«Под небом голубым…» — Глава 1.

За широким окном зала ожидания аэропорта крутилась и выла февральская метель. Облепляя снежной пылью людей, машины, самолеты, смазывая четкую геометрию линий. Сухой электрический голос невидимой девушки время от времени извещал окружающих, что рейс Москва-Ульяновск переносится «в связи с неприбытием самолета». Из общественного телевизора, прилепленного к потолку, лились победные реляции о боях в Чечне.

— Зря мы туда сунулись, — кисло щурясь, ворчал мой коллега Юра Гопиенко, среди близких друзей имевший прозвище Гопа. — Завязнем как в Афгане. Народ там горячий живет, непослушный.

Толян с Вованом, другие наши попутчики, уже третий раз отлучались по пиву. Нам оставалось только равнодушно наблюдать за бестолковой суетой пассажиров, время от времени кося чутким глазом в сторону сложенных кучкой на лавке сумок.

— Тетушка-непогодушка! — продолжал ворчать Гопа.

— Как ты думаешь, надолго это? — спросил я.

Гопа хмуро поглядел сквозь оплывшее стекло на небо цвета мокрой штукатурки с лепнинами облаков.

— Фронт сплошной, на весь день. Главное, чтобы наш борт сел, который оттуда, из Ульяновска, никак не вылетит. Каэс хреновый, маловат.

— Что за каэс?

— Коэффициент сцепления шасси с полосой. — Гопа сдвинул брови. — Пора бы уже врубаться в термины.

Моих познаний в летной специфике пока не вполне хватало для профессиональных бесед. Каэс, минимум взлета, стабилизатор — китайская грамота.

— Вон, уборщики всю дорогу туда-сюда мотаются, — продолжал мой товарищ. — Без толку, оно всё заносит и заносит..

Вдалеке пухлые оранжевые машины месили снежную жижу по бетону.

Подошел Толян Архипов, тощий неулыбчивый мужик с изрезанным морщинами лицом. Икнул. От него по-домашнему тянуло чем-то хлебным.

— Сейчас спрашивал у девчонок в справке, вроде наша кобылка уже вылетела. Метео обещает, через час кончится эта лажа.

— А где Вован?

— Отливает.

Я наклонился над сумкой, в который раз проверил документы и билеты. Закрыл, шаркнул молнией. Две бутылки «Кремлевской» рельефно выпирали сбоку.

Гопа оживился:

— Этим верить.. Метеоурологи.. Мы как-то еще на Ил-18 по северам гоняли. Прилетели, отдохнули, утром на вылет. Пошли к доктору пульс сдавать — а вылет откладывается. На улице минус приличный, конечно, но ясно, погода — миллион на миллион! Чё такое, думаем? Ну ждем.. Через час — опять откладывается. Мы — в метео, они на отшибе, в домике сидят. А у них там горячее отопление, ну трубу и прорвало. Вся избушка в пару утопает! Им лень, блин, нос высунуть, из окна ни черта не видно, вот и дают видимость ноль. Синоптики, етить их..

Толян уважительно хмыкнул.

— А ты кем летал?

— Проводником. Всю жизнь. Тринадцать лет.

— По союзу?

— Ага. В шереметьево хрен попасть тогда было, а потом и незачем стало, и так неплохо жилось.

— Налёт-то большой был?

— Приличный. Саннорма и больше.. На пензию заработал, в пятьдесят пять — на покой. Не забыть бы.. Денег хватало. А мы что, на зарплату жили? — словно спохватился он. — У меня на кухне коробка жестяная лежала, с деньгами, когда надо — шасть туда ладонью, берешь сколько возмешь. Бабки никогда не переводились. За год при разумных усилиях — тачка, за два — кооперативы разные.. На всем деньгу можно сделать.. К слову, с севера чего взять полезного можно?

— Ну, рыбу какую..

— Не-е, — Гопа усмехнулся. — С рыбой морока та еще.. То течет, то воняет.. То ли дело — банки!

— Какие банки? — изумился Толян.

— Стеклянные, какие же еще. Северный завоз — слыхал про такое? И много чего в стеклянной таре, трехлитровой. Ну сьели, а куда тару-то девать? Ее там целые небоскребы. А у нас салон почти пустой обратно лететь, так мы под завязку аккуратненько все банками и заставляем. По прилету домой нас уже тетки из цеха бортпитания ждут, с грузовиком. Мы за банку по двадцать копеек брали, а они оптом весь грузовик по тридцать в прием посуды толкали. И всем хорошо. Леониду Ильичу Брежневу спасибо большое за ту жизнь.

Из толпы пассажиров вынырнул Вован Бубенов, бодрый крепыш небольшого роста. Как всегда аккуратный, застегнутый на все пуговицы, он энергичной походкой подошел к нам и принялся руководить:

— Так, готовимся. Самолет на подходе, по прилету сразу регистрация начнется, — взглядом окинул лавку с сумками. — В багаж кто что сдавать будет?

— Да ну, обождешься потом его в Ульяновске, — заметил Гопа.

— Вот и славно. Двигаем к стойке.

У стойки регистрации было пусто. Девушка с отстраненным лицом приняла билеты и паспорт. Я положил перед ней сумку.

— Что внутри?

— Вещи, — сказал я правду.

— Не надо шутить, — тон ее стал враждебнее. — Откройте сумку.

Я открыл.

— Это что?

— Трусы, носки.

— А это?

— Тетрадки.

— А это? — Она ткнула пальцем в бутылки.

— Видимо, водка.

Соседство столь противоречивых предметов ее заметно удивило. В глазах мелькнул интерес.

— Припозднились вы в школу-то идти с тетрадками. — Отсутствие очереди способствовало разговору. — Февраль на дворе. А вы знаете, что спиртное в багаж надо сдавать?

Я усмехнулся.

— Я так похож на алкоголика?

— На борту все алкоголики, только оттаскивай.

— Девушка, туда, куда мы летим, есть школа, в которую принимают исключительно с такими сумками. У них, — я махнул головой назад, в сторону ожидавшей в сторонке троицы, — дорожный набор в точности идентичен моему. Вы посмотрите, мы же по служебному летим.

— А, летчики-курсанты, — губы ее наконец скривились в подобии улыбки. — Ну-ну, — добавила она, шлепнув штампом по билетам.

Она была права наполовину. Летчиками были Вован с Толянам. Гопа, бывший бортпроводник, служил в конторе шофером, я — программистом. Хотя про курсантов — всё верно, ими мы должны были стать сегодня, согласно приказу по ульяновской школе высшего летного чего-то там не помню, в быту именуемой «шалопаевкой».

Удивительно, но родившись и прожив тридцать пять лет в маленьком аэропортовом поселке, я никогда не мечтал стать летчиком. В отличие от большинства друзей, с детства бредивших небом. Более того, я просто физиологически терпеть не мог самолеты. Начиная с приторного, кислотного запаха салона, и кончая дребезжащим, вечно мокрым унитазом. И никакая романтика дальних городов и стран, никакие экзотические пейзажи, медленно проплывающие в иллюминаторе, не могли меня соблазнить. Хотя мама настойчиво уговаривала ближе к аттестату:

— Давай, поступай в летное училище, может привыкнешь..

Ей всегда нравились летчики.

Отец благоразумно молчал. Отбарабанив полжизни бортрадистом, он, похоже, хорошо разглядел изнанку красивой авиационной формы. Настолько хорошо, что под страхом отлучения от семьи запретил моей сестре даже думать о карьере стюардессы. Но сам списался на землю лишь по здоровью..

Пять лет я прилежно ездил в институт на другой конец Москвы. Пять лет я ежедневно проводил по три часа в метро и автобусах. Получив диплом, отнес его в ближайший вычислительный центр в аэропорту. Дорога к нему занимала семь минут пешком. Организм наконец-то получил заслуженный отдых.

Спустя еще пять лет (цикличность, однако!) меня пригласили работать в создающийся компьютерный отдел легендарной авиакомпании. Заманивали массой благ. Начальник режима, статный мужчина с аккуратно подбритыми бачками, второй человек в конторе после генерального, на финальном собеседовании привычно провоцировал вопросами. Хорошо помню последний:

— Так почему вы все-таки решили у нас работать?

Я мог назвать хорошую цифру оклада. Блеснув эрудицией, привести список свежей импортной техники нового отдела. Перечислить жаркие южные здравницы, путевками в которые был забит профком. Наконец, свежая лычка на погонах..

Чекист напряженно ждал ответа. Как экзаменатор на зачете. И услышал то, что хотел слышать:

— Меня привлекает сама честь трудиться на таком заслуженном предприятии.

— Правильно, молодец, — с облегчением выдохнул он.

От дома до конторы было три минуты ходьбы неспешным шагом.

Короткой дорогой я ходил меньше года. Женившись, переехал в Москву, чтобы снова трястись в автобусах.

Шальной ветер, несший меня навстречу бескрайнему небу в город лысого вождя, задул примерно год назад. В унисон с родной страной, внезапно погрузившейся в пучину капитализма, контора мельчала и разваливалась. Зарплата вызывала смех у знакомых. Еще недавно полноводная, река левых заказов обмелела, превратившись в жалкий ручеек, едва поивший семью. Жена с горькой улыбкой отмечала новые морщины на усталом лице. В довершении всего руководство представило нового начальника отдела, инженера по самолетному радиооборудованию, на редкость нудного человека. Как любой профан, оказавшийся в незнакомой и непонятной среде на высокой должности, более всего он старался напирать на дисциплину. Любое случайное опоздание дотошно фиксировалось им в докладной руководству. И хотя последующие разборки обычно ничем не кончались, настроение это не улучшало. Весёлый калейдоскоп жизни тускнел и трескался.

Мой школьный друг Альжан, командир с ЯК-40, на вопрос «как дела?» приговаривал:

— Всё хуже и хуже..

Именно он и посоветовал мне кардинально изменить жизнь. В контору пришли два громадных грузовых «Руслана», закрутились сложные переговоры с англичанами. В спешке родилась новая эскадрилья и тут же стала пухнуть от пришлых военных летчиков. Доморощенными пилотами затыкали пустые места. Альжан обратил мое внимание на вакансию бортоператора, специалиста по загрузке:

— Никакого образования не нужно. Перекантуешься месяц в Ульяновске — и вперед! Дело перспективное, денежное.

— А вдруг не смогу? Не сгожусь?

— Что — не смогу? Ящики пересчитать да по самолету разложить? Не смеши..

Я крепко задумался. Меня вдруг увлекла возможность стать одним из тех, с кем ежедневно общался в курилках. Кто веселый и загорелый после очередной командировки щедро выставлял на стол незнакомые цветастые бутылки за помощь в сдаче зачетов на компьютере. Чьи огромные баулы и чемоданы подолгу стояли на проходной после рейса.

Начальником службы бортоператоров поставили моего старого знакомого Цветкова. Договорившись с ним и уломав начальство, я принялся собирать документы.

Вопросы по переводу решились на удивление быстро. В отделе кадров, правда, удивилсь: мол, ведущий инженер — и не пойми куда уходит, но нужные бумажки выдали без проволочек. Некоторые опасения вызывала необходимость прохождения суровой медкомиссии. К счастью, половина докторов оказалась мамами моих бывших одноклассников, так что проблем не возникло.

Отправляли учиться двоих, меня и Гопу. Его я знал давным-давно, выросли в одном дворе, правда, он на пять лет старше. Общие знакомые, похожее детство — хорошая почва для ростков взаимной приязни. Плюс одинаковое положение на старте — нулевое. Старшим в группе из двух человек назначили меня как более сведующего в бумажной волоките, неизбежно сопровождающей любой шаг в авиации. Нас могло быть больше, но еще пара неизвестных мне личностей, в последнее время тусовавшихся вокруг Цветкова, не успела оформить документы. Толян с Вованом, капитаны на ТУ-154, под давлением начальства тоже решившие переучиться на грузовики, составляли нам приятную компанию в полете.

Долетели без чудес. Вован, как главный организатор (был много лет комсоргом эскадрильи), оперативно снял такси. Шоферу были сказаны заветные координаты — «летная школа», — и через двадцать минут в уже спускавшихся ранних зимних сумерках мы ввалились в общагу.

Вован и я развернули документы и передали их молодящейся тётке неопределенных лет за столом в регистрации.

— Сейчас поищем номера, — отчетливо громко сказала она.

Вован засуетился, полез в сумку, достал шуршащий пакет.

— Небольшой презентик из Москвы, вот, — и положил пакет перед теткой. Та, не смущаясь, заглянула внутрь, потом, довольная, переложила его в ящик стола.

— Небось, все одноместные хотите, да с телефонами.

— Желательно.

— С телефонами только два, пойдет?

— Без сомнения.

— Деньги в кассу, налево. Тань, — крикнула тетка в глубину коридора, — оформи мальчиков.

И почему-то засмеялась. Будто старый диван заскрипел. Из полутьмы вынырнула еще одна тётка схожего возраста, села за кассу, приняла деньги. Как выяснилось, удобные одноместные номера шли по большей цене, что не было учтено в выданных накануне конторой суточных. Пришлось дополнительно раскошелиться, что Гопа воспринял с озабоченностью:

— Есть меньше придется. Бюджет экономить будем. Худеть.

— Твоя комплекция позволяет, — ответил я. Гопа давно уже входил в команду «кому за сто».

— Приеду стройненький, жена порадуется. — Гопа хлопнул ладонью по круглому, как воздушный шар, животу. — Рюкзак сброшу.

Вован раздал ключи. Все поднялись на четвертый этаж. Толян призывно взглянул.

— Ну что, разложимся, и через часок — приездную?

Я безразлично пожал плечами. Гопа мотнул головой.

— Я так приду, посижу. Пью только на базе, дома. Здесь — ни-ни. Кефир и гантели.

— А что так?

— Себя боюсь. Были прецеденты. — Гопа тяжело вздохнул, видимо, что-то вспомнив. — Хоть немного отдохну от неё, родимой, а то уже из глаз капает.

— Ладно, тут каждый сам себе хозяин. — Толян повеселел. — В общем, в семь у меня в номере.

— По камерам!

Номер пахнул казенным уютом. Хриплый звук старинного телевизора едва пробивался сквозь далекие помехи, по экрану бродили шаткие тени. В углу зябко дрожал холодильник. Телефон отсутствовал. Да и не надо, внизу автомат есть.. Я разложил пожитки по полкам стенного шкафа, опытным взглядом отыскивая следы тараканов. Из окна слегка поддувало, тонкие выцветшие занавески заметно подрагивали. Через стекло в уличной темноте зажженными в аудиториях лампами обозначалось главное учебное здание, серое и оттого еще более мрачное. Такой же липкий и противный, как в Москве, снег упрямо ложился и тут же таял на шляпках тусклых желтых фонарей. Я лег на кровать и незаметно уснул..

Утром, экономно позавтракав пельменями с чаем, мы с Гопой пошли оформляться. Расписание занятий еще не было вывешено, учебная круговерть обещала начаться только завтра, и мы решили поближе ознакомиться с окрестностями.

Ульяновск — не город контрастов. Седые гордые небоскребы не нависают там над кипящими проспектами. Иностранная речь не перебивает русскую. Буйством уличных красок и оживленностью толпы он достоин соперничать с московским пригородом. Единственная достопримечательность — бревенчатый домик, в котором маленький мальчик когда-то мучил кошек. Сбоку, на отлогом берегу Волги, кустиками высажена его фамилия. Самое заметное здание — многоэтажная гостиница «Венец» — торчит над низкорослыми застройками, точно фарфоровый зуб во рту старика. Безмятежно звякают трамваи, главный вид общественного транспорта. Где-то за мостом, на другом берегу, ленивый архитектор по линейке натыкал когда-то белые и голубые, а теперь одинаково серые от пыли и грязи жилые коробки общажного вида, обитель работников авиазавода, так называемый новый город. Другой завод, автомобильный, далеко скрыт за домами по нашу сторону реки.

Хозяйственный Гопа был озабочен покупкой командировочного пропитания.

— Блин, во город, — сказал он, выходя из магазина. — Все по карточкам, как в войну. Социализьм сплошной. Коммерческий сахар пришлось брать, — он потряс пакетом. — Соль тоже.. А сала нет, пошли на рынок.

Пешком до рынка оказалось четверть часа. Разнообразием ассортимента тот мало отличался от магазина. Гопа подкупил желтоватого в темную полоску сала, заодно прихватив кухонный ножик.

— Он же тупой совсем, — заметил я.

— В камере подточим. Я всегда сам ножи точу, и дома, и еще где. Проводниковская привычка — от умелой нарезки питания на самолете зависит твое благосостояние.

— На людях наживался..

— Люди, они в самолет не жрать пришли. Многим пища на борту вообще противопоказана.

Сверху заморосило. Гопа накинул капюшон. В облегающей пузатую фигуру кожаной куртке он смахивал на беременного космонавта.

— А экипаж что, не люди? — добавил он.

Мы вышли к центру города. Свободные от ларьков узкие немосковские улицы удивляли пустотой.

— Надо бы преподам презенты купить заранее стеклянные. — Гопа посмотрел на меня. — Не заметил, сколько экзаменов у нас будет?

— То ли пять, то ли шесть. У меня есть пара «Кремлевских». А ты не захватил?

— Нет, не до того было. Перед самым вылетом на поминках гудел. — Гопа зацепил прохожего. — Мужик, где тут у вас спиртное нормальное купить можно?

Мужик показал на гастроном. Мы зашли в узкий отдел с боку здания. У прилавка гужевались поддатые работяги в спецовках. Поодаль стоял парень с милицейской дубинкой и красной повязкой на грязном рукаве ватника, но трезвый. Порождение бредовых страхов местных начальников, опасавшихся пьяных драк. Полки не ломились от товара. Среди повседневных бутылок с блеклыми наклейками яркими вензелями выделялось что-то грузинское. Или узбекское. В любом случае в подарок не годилось ничего. Я обратился к парню с дубинкой, на мотив — есть ли где в продаже поблизости импортная выпивка. Он подозрительно оглядел меня, потом посмотрел на Гопу, наткнулся на его строгий взгляд и быстро ответил:

— В коммерческом, на той стороне.

У выхода неожиданно столкнулись с Вованом.

— Вы чего, отовариваетесь? Так у нас же рядом с общагой магазин, через забор — р-раз! — и полный ассортимент. Берите «Чайку» местную, идет неважно, но наутро — как младенец!

— Нам для учителей надо что-нибудь праздничное.

— Да, тогда только вон там, — он кивнул в сторону яркой витрины. — Больше в старом городе точек нет. Толяна не видали? Мы вечерком собирались в «Венец» погулять, а его чего-то ни в номере нет, ни где.

— Нет, не видали.

Коммерческий магазин поражал обилием товара — относительно гастронома. Поразмыслив, решили взять десять бутылок эффектного немецкого водочного напитка со славянским названием «Федор» — предположительно, по паре на экзамен. Гопа заметил:

— Как в кино, два «Федора».

Обсуждая перспективы предстоящей еще целый месяц унылой жизни, неспешно возвратились домой. В коридоре навстречу шел Толян.

— Вы Вована не видели? Делся куда-то..

— Тебя ищет по всему городу. С двумя сумками «Чайки». Одному, говорит, не осилить. Мы отказались, сказали, что на улице не пьем.

— Какие вы..

Легкая шутливость в отношениях обеспечивает их устойчивость. Тем более в условиях замкнутого коллектива.

Гопа кивнул в сторону своего номера.

— На обед, а потом — чайку попьем?

— Посмотрим..

Чаепития с Гопой чрезвычайно способствовали расширению моего кругозора в области гражданской авиации. Я узнал массу подробностей летной жизни с самой неожиданной стороны. Ее неписаные правила и ограничения.

— В полете всегда под рукой должна быть бутылка воды. — Гопа сноровисто вытащил кипятильник из своей кружки и перекинул в мою. — Желательно не минеральной. Та шипит, обольешься.

— С под крана, что ль?

— Любой. Когда эшелон набрали, воздух в салон гонит СКВ, вентиляция то есть. Воздух сухой, вредный. Я тогда воду из бутылки по чуть-чуть разбрызгиваю вокруг, чтоб дышалось полегче.

— А пассажиры не удивляются? Я никогда ничего такого не видел..

— Пассажиры пусть нюхают свои носки. Имеется в виду помещение, где сидишь ты. Обычно это служебный отсек между салонами, где кухня.

Гопа отсыпал сахару из пакета, размешал.

— На кухне должен быть порядок и чистота. Всю тухлинку и обрезки сразу выкидывать.

Я начал кромсать сало. Глядя на меня, Гопа продолжал:

— Колбасу надо резать так, чтобы через нее газету можно было читать. Но летчиков — не обделять!

— Так мы ж вроде кормить никого не будем в рейсе?

— Не зарекайся.. На «Руслане» — нет, а ну как нас на ИЛ-76 переведут? У меня много знакомых на них летает. Я и сам всю жизнь мечтал — работа правильная, мужская.

— А что не получалось перейти?

— Так ведь бортоператор — должность блатная, незнакомых близко не подпускали. Я даже через отца в шереметьево пробовался в грузовой отряд — без толку, не пробиться.

Сало было жесткое, пересоленое. Я сбегал в номер за баранками.

— Перед вылетом спиртное пить нельзя ни в коем случае! — Гопа продолжал суворовские наставления. — И во время — тоже. Бывали случаи, вроде пульс айболиту сдали перед рейсом, пока летчики готовятся — похмелились, а там — прерванный взлет, и всех снова к врачам. И понеслась.. Или комиссия какая на прилете..

— Так от проводников же ничего не зависит?

Гопа посуровел:

— Всё зависит от всех! Командира подставишь — потом плакать будешь. С грузом, кстати, тоже. Считаешь ты, отвечаешь тоже вроде бы ты, а чуть что — дрючить с командира начнут. Так что все левые дела аккуратно обставлять следует.

— Приходилось?

— Так я ж рассказывал, вся деньга на этом делается. Нас, надеюсь, это обойдет, с иностранцами работать будем, а когда проводником летал — ой.. По весне редиску из Ташкента, зимой мандарины из Сочей. Икорку с Магадана и Сахалина — бочками. Цветочки к бабьему дню.. Бывало, и с грузом баловались.

— Как это?

— У меня специальный магнитик железный был. Предположим, вешают мешок огурцов на грузовом складе — сорок пять кило. Магнитик подложил куда надо под весы, это с опытом приходит, и в мешке уже сорок. Как у Стивенсона в книге про компас и корабль в Африку.

— У Жюль Верна.

— Какая разница..

Со следующего дня начались занятия.

Последний раз до этого я учился в аспирантуре, лет десять назад. С первых лекций стало очевидно, что преподаваемые науки больше смахивают на инструкции по эксплуатации разнообразных переключателей и выключателей. Как откинуть и убрать лестницу в салон. Как открыть и закрыть переднюю или заднюю рампы, то бишь грузовые люки в кабине. Как включить электричество, как управлять подъемным краном.

Единственным предметом, отличавшимся минимальной теоретической глубиной, была аэродинамика. Вел ее маленький ладный дедок, изредка приводивший в класс посидеть такого же крошечного ладного внука. Авиационная форма делала дедка похожим на игрушечного генерала. Материал читался с пониманием его полной для нас ненадобности. Иногда лекция прерывалась, и дедок начинал мучить аудиторию нацеленными каверзными вопросами, совершенно не в тему. Видимо, поэтому он называл их гнусными. Над неответившим нависала угроза порки.

— .. и при выпуске закрылков на заданную величину воздушный поток.. Гнусный вопрос бортпроводнику: чем питался Юрий Гагарин в полете?

Гопа удивленно привстает, оглядываясь на меня, усмехается:

— Тюбиками какими-нибудь..

— Юрий Гагарин не питался ничем! Поскольку любой мужчина может потерпеть без еды несколько часов, а какать ему в полете было некуда.. Поро-о-оть..

Прочие учителя были менее выразительны. Лично мне особенно досаждал преподаватель основного курса по самолету. Как староста, я был обязан брать в методическом классе нужные плакаты и вешать их в аудитории. Поскольку плакатов было огромное количество, то поиск тех, которые должны изучаться именно сегодня, занимал уйму времени. Сам предмет по сути представлял собой нечто среднее между физикой для 8-го класса и черчением. Рисовались ящики внутри салона, требовалось рассчитать центровку самолета. При том, что в перечне оборудования самолета для этого существует специальный прибор. Но учитель подчеркивал, что «тот не всегда работает правильно». Мне как человеку, привыкшему к компьютерной точности, это было малопонятно.

Гопа философски замечал:

— Всё теория на бумажке. Начнем работать, тогда понятней станет..

Что касается меня, то я сильно в этом сомневался. Никогда не испытывал любви к железным механизмам, и вообще ко всякой работе, не связанной с умственным напряжением. Тяготил сам процесс мозгового безделья.. Гопа, наоборот, ручной труд предпочитал всякому другому. Недаром действующая модель «Ильич на бронепоезде въезжает в Петроград», собранная им до винтика собственными руками в девятом классе, до сих пор красуется на почетном месте в музее нашей школы..

Накануне февральского праздника всех мужчин я сидел у себя в номере и готовился пить пиво. Воблы мы с Гопой купили накануне на рынке, воблы хорошей, со слезящимся желтоватым подбрюшьем и мягкой икрой. Неожиданно в дверь постучали. Неожиданно — потому что плотный двойной стук гопиной ладони был мне хорошо знаком, а больше в мой номер никто не наведывался. Здесь же стучали определенно костяшками пальцев, тихо и вежливо. Я открыл дверь.

За порогом в сумрачном свете коридора стояли двое мужчин. Приземистый полноватый блондин в пиджаке и стройный брюнет в кожаной летной куртке. Напрягшись, я их узнал. Это были те самые личности, которые не успели оформить вовремя документы на учебу. Я даже вспомнил их имена.

— Оба-на! Здорово Коля, здорово Андрюха! — После первоначального шока я старался быть как можно радушнее.

— Здорово! Не ждал? — Тот, который потоньше, ловко вытащил из-за пазухи бутылку. — Гостей примешь?

Расселись, разговорились. Выяснилось, что документы им все-таки дали, ближайшим рейсом они рванули сюда, с надеждой уже завтра влиться в учебный процесс. Естественно, вся муторная работа с деканатом по поводу зачисления с неба свалившихся новых курсантов ложилась на мои плечи.

После третьей с пивом началось общение за жизнь. Блондин оказался бывшим морским штурманом дальнего плаванья с десятилетним стажем из Таллинна, вышвырнутым новой жизнью за борт. Второй к авиации был поближе, отставной военный летчик. Как мне сразу и подумалось — только на них кожаные летные куртки, шившиеся зэками по меркам стандартного советского гражданина, сидят так органично.

— Нас на шестом этаже поселили, в двухместном, — сокрушался моряк. — У тебя тут поприятнее. Правда, у нас телефон есть, только зачем? Наиг, все равно домой не позвонишь, он местный.

Своему бодрому имени Андрей соответствовал мало. Безмятежное балтийское лицо, вялые небрежные движения выдавали в нем человека, не привыкшего торопиться. Плечистый пиджак (как со временем выяснилось — любимый вид одежды) скрадывал выпуклости неспортивной фигуры. Говорил он тоже медленно, обычно заканчивая фразу добродушным смешком. Светлый чубчик над его розовым лицом при этом весело колыхался. Походка враскачку выдавала близкую дружбу с морем. Хороший, добрый человек. Вроде бы..

Николай, напротив, выделялся бодрыми манерами, с остатками армейской молодцеватости. Сразу видно: человек знает ближайшую цель своего существования и уверенно идет к ней строевым шагом. Майор, уволился подполковником, но уверял, что не дотянул до полковника самую малость.

— Я тут прикинул, учиться мы закончим недели через три. — В громком голосе полковника чувствовались неизжитые еще командные нотки. — Получим корочки, туда-сюда, потом вводиться начнем с инструктором Цветковым. По документам — четыре погрузки-разгрузки. В общем, одна командировка на ввод, потом самостоятельно.

— В рамках живой очереди, — вставил я.

— Естественно. Приоритет — у вас с Гопой, потом мы. Так и Цветков говорил. Если самолеты будут летать постоянно — к лету все должны быть в строю.

— Коля, не загадывай. — Моряк разлил по последней, повернулся ко мне. — Может, в честь приезда — добавим? Где тут магазин поблизости? ты ж лучше ориентируешься в окрестностях, а то мы, наиг, ничего больше не догадались захватить.

Вечер начинал пугать перспективами.

— Давай завтра, — говорю, — все-таки праздник.

— Святое дело, — поддержал полковник.

— Тем более, что завтра уже первый зачет, по аэродинамике.

— Как завтра? Уже? — забеспокоился Андрюха. — А мы как же?

— Не парься, — успокоил его Коля, — я тебе все расскажу. Там просто. Как корабль под парусами, только наоборот.

Зашли к Гопе. Тот боком лежал на хлипкой кровати, в любимой позе, примяв локтем подушку. Телевизор захлебывался в новостях.

Я представил новичков.

— В столице-то жизнь кипит, опять кого-то грохнули, — Гопа выглядел довольным. На экране мелькнуло популярное лицо в траурной рамке. — Эх, жаль, телик допотопный, без пульта, лень бегать переключать.

Я напомнил о презенте для учителя.

— А как же! Все в пакете давно сложено, вон, в углу.

В прозрачном пластике предательски бугрились бутылки. Моряк вновь затронул алкогольную тему, но был с негодованием перебит Колей.

— Всё — завтра! Уже ведь решили..

Это был мой первый вечер без чаепития с Гопой. И не последний..

Застенчивость — не лучшая черта характера для старосты группы. Об этом мне думалось перед началом зачета по аэродинамике. Я мучительно долго не решался зайти в аудиторию, где одинокий дедок готовил ведомость. Ребята призывали быть мужественным.

— Давай, иди, он уж заждался. — Гопа протянул пакет. — Я там дополненьице вложил, пистолетик игрушечный для внука, приятней будет деду.

Андрей мягко толкал в спину:

— Ты, наиг, спокойно зайди и скажи, мол, с праздником вас, наиг.

Коля добавил шепотом:

— Шагом — марш..

Пакет выскальзывал из вспотевшей ладони. Я вошел. Подошел к столу, за которым дед раскладывал билеты. Поставил пакет на стол. Откуда-то появилась нагловатая уверенность.

— От лица всей группы поздравляем вас с днем Советской Армии. А также вашего внука, — с этими словами я вытащил из пакета пластиковый револьвер. — Желаем здоровья и таких же прилежных курсантов, какими были мы.

Дедок, едва не пустив слезу, сгреб билеты в сторону, взял ведомость:

— Зови всех.

В аудитории стало теснее на четырех человек.

— А чего это вас сегодня так много? — удивился дед.

— Опоздавшие подтянулись.

— А кто такие?

Я представил Андрюху с Колей по всей форме, не опуская частностей биографий.

— Ладно, отучившимся — по пять, опоздавшим — по четыре. Идет?

Мы радостно загалдели.

— Но сначала — гнусный вопрос мореману.. Кем был по званию отец русской авиации офицер Можайский?

Мореман растерялся. Его чубчик с грустью поник.

Дед огорченно вздохнул:

— Отец русской авиации Можайский был капитан-лейтенантом морского флота его величества государя! Поро-о-оть..

Вечером решили сделать променад. Я поднялся на шестой этаж, зашел в номер. Сидевший в кресле Николай резво вскочил:

— Момент, сейчас куртку натяну.

Моряк курил в кровати.

— Хорош валяться. — Я чувствовал себя старшим.

— Куда спешить-то? — Андрюха бережно затушил сигарету. — Помыться надо.

— Даю пять минут.

Полковник уже вышел из коридора, одетый в униформу. К застегнутой наглухо куртке прилагались неновые джинсы, заправленные в высокие фасонистые армейские ботинки. Моряк проскользнул мимо нас в ванную комнату.

— Я понял теперь, зачем здесь телефоны в номерах. — Коля снова сел в кресло. — С полчаса назад звонила некая дама, спрашивала какого-то Вячеслава. Видать, жил здесь до нас.

— Ты б сказал, что вот, мол, это я.

— Зачем? Какой же я Вячеслав? Ты дальше слушай.. Дама как узнала, что знакомый ее свалил, сразу начала ко мне подлизываться, то до сё, не скучно ли нам. Телефончик свой навязывала.. Говорит, подружка у нее симпатичная. Знает, стерва, что номер двухкоешный.

— Ну а ты?

— Чего-то мне неправильным это показалось. Да и голос какой-то старческий, суховатый.

— А ты что, песни с ней собрался петь?

— Всё возможно..

Коля включил телевизор, пощелкал тумблером, потом выключил, подошел к двери в ванную. С нажимом произнес:

— Андрюха!

Дверь вызывающе распахнулась. По пояс голый, раскрасневшийся от пара моряк важно прошел к кровати и со вздохом сел. Завязанное на шее розовое полотенце сливалось с румяным торсом.

— Наиг, покурить надо.

Неспешность движений моремана начинала раздражать.

— Тебя люди ждут, — начал я его укорять. — Ведь заранее договаривались, все уже одетые. Вспотели давно.

— А вы разденьтесь.. Я еще сохнуть буду.

Николай закипел.

— Андрюха! Нас на учебных полетах в училище наставляли: не успеешь закончить маневр за восемь секунд — собьют!

— А я, когда радиограмма приходила на смену курса, ее откладывал до следующей вахты. Через сутки.. Куда спешить-то, наиг?

Наконец, оделись. По дороге заглянули к Гопе.

— На блядки? — строго спросил тот, повернув голову. Его поза ничуть не изменилась с прошедшего вечера. Кровать скрипнула в предсмертной агонии.

— Ты нас с кем-то путаешь. — Коля передернул молнию на куртке. — Идем наслаждаться пейзажем вечернего Ульяновска. Прогуляемся по берегу Волги. Есть вероятность, что посетим музей известного революционера. И никаких посторонних движений не планируется.

— Они никогда не планируются.

— Можешь нам не верить, но это так. Присоединишься?

— Не, сейчас по второй программе «Морозко» обещали показать.

— Как знаешь.. Пока!

Когда выходили в коридор, вдогонку послышалось:

— Ильичу от меня поклонитесь!

Идти было особо некуда. В темноте, разбавленной призрачным фонарным теплом, город выглядел совсем убого. Ориентировались по трамвайным путям, чтобы не заблудиться.

Первым опечалился моряк.

— Здесь хоть кабаки-то есть? Или, может, шашлычные какие?

Тут я вспомнил недавний трёп с Вованом.

— «Венец», гостиница. Там точно что-нибудь имеется..

Как раз под руку среди темных крыш мелькнуло ярко освещенное здание. По намеченному азимуту шли долго, пока не оказались в круге света от неоновой вывески. У центрального входа в гостиницу одиноко паслась дворняга. Заметив нас, глухо заворчала. Коля попытался ее приласкать. Андрей демонстративно отвернулся:

— Не люблю псов.

— Какие у тебя к ним претензии?

— Дурные они, глупые. Только и делают, что тебе в рот смотрят. Еще пахнет от них.. Вот кошки — другое дело, совсем другое.. Живут с тобой на равных. И поведение на человечье больше похоже.

— У тебя их сколько? — угадал я.

— Одна. Перс. Теплый, пушистый.. И даже по углам почти не ссыт..

В ресторанах я не был со времен собственной свадьбы. Впрочем, подобные заведения не склонны меняться. Полупустой, несмотря на праздник, зал был утыкан похожими на огромные грибы столиками, покрытыми белыми накрахмалеными скатертями. Анемичные официантки с бедными на мимику лицами инертно дефилировали из кухни в зал и обратно. Посетители скромно жевали.

— Что-то тихо, — сказал полковник, усаживаясь за стол.

Моряк, расслабившись на мягком стуле, принялся изучать меню.

— А водка-то — дешевая совсем, наиг, — обрадовался он. — Может, шиканем коньячком?

— Не увлекайся, — посоветовал Коля. — По салатику, бифштексу, и одну бутылочку.

— «Чайки», — уточнил я. — И запить — есть что, типа сочка?

— Напиток сливовый, — с достоинством ответила масштабная официантка.

— Три стаканчика.

Неожиданно я вспомнил, что забыл позвонить сегодня домой. Поговорить с женой, узнать здоровье сына, он приболел. Я ощутил себя вне этого места, вне этого города, в скромной квартире на московской окраине. Сердце непроизвольно защемило, настроение упало..

Грохнул в барабаны оркестр. Солист с гитарой приблатненным небрежным голосом запел что-то про заборы и камеры. Бутылка исчезла быстро, разбавив грусть.

— Станцевать надо, — скомандовал Николай, поднявшись со стула.

Все втроем пошли, покривлялись в круге. Разгоряченные, заказали еще.

— Там вон девицы сидят, — Андрюха, жуя, мотал головой куда-то вперед. — Ждут, когда пригласим. Пошли?

— Дай доесть!

— Ладно, сам пойду.

Слегка развернувшись, я наблюдал спектакль. За столиком с бумажными цветочками и скупой закуской сидели две дамы, томная брюнетка и шатенка. Оркестр ныл медляк. Моряк подошел к рыженькой, в зеленом платье, приветливо что-то сказал. Та окинула его печальным взглядом сверху вниз, потом встала. Андрюхина голова оказалась на уровне ее плоской груди. Удовлетворившись произведенным эффектом, дама устало выдохнула и села обратно. Но варяг не сдавался. Описав полукруг, он подошел ко второй, снова что-то забубнил, игриво наклонив голову. Его чубчик подрагивал в такт словам. Брюнетка оперлась ладонями о стол, и, кряхтя, поднялась. Моряк в ужасе отшатнулся. Рядом с ней он выглядел узником концлагеря в конце войны. Но назад пути не было. Обхватив беспредельную талию партнерши, он потоптался с ней пару минут возле эстрады. Со стороны это было похоже на схватку сумоистов соседних категорий. Откланявшись после танца, моряк сел за стол:

— Коля, наливай!

Полковник разлил всем, поднял рюмку:

— Да здравствует героизм наших матросов! Жаль, под рукой ордена нет, я б тебе его дал — за мужество..

Андрюха все не мог отойти:

— У них что тут, наиг, все такие — экстремальных размеров? Я чуть пиджак в рукавах не порвал..

— Складненькие, видать, уже давно разобраны. — Полковник увлеченно закусывал. — Нам небось такие же звонили сегодня.

На самом деле одиноких симпатичных девушек, праздно гулявших по выходным на улицах, в городе было полно. Но ресторанный быт диктует свои законы селекции.

Неподалеку шумная компания за сдвинутыми столиками запела песню. Оркестр смущенно умолк.

— Драки не хватает, — задумчиво сказал Коля.

— Сейчас сделаем, — намекнул моряк.

Как по заказу, из кухни раздался шум голосов и падающей посуды. За минуту до этого туда зашли двое сильно пьяных мужиков с легко угадываемой целью поскандалить. В дверном проеме замелькали кулаки. Андрюха привстал, снимая пиджак:

— Ну-ка, ну-ка..

— Угомонись, нам шума только не хватает. Задерут тебя они вдвоем.

— Чего? Я, наиг, чемпионом по боксу в мореходке был. — Моряк уже достиг кондиции.

— Тут зон вокруг — немеряно. Может, это с химии или возвращение отмечают? У них заточки по карманам, а ты — с кулаками..

Андрей сел.

— Тогда — еще давай закажем..

Возвращались поздно, едва отыскивая мутным взглядом блестевшие в шатком лунным свете прочные трамвайные рельсы. Андрюха шел размашистыми галсами перпендикулярно вектору движения, с трудом удерживаясь в рамках улицы. Мы с Колей ему в этом помогали.

Дверь в общагу была закрыта. Побарабанив в стекло, мы увидели заспанное лицо сторожа. К удивлению, я в нем признал одного из наших учителей. Зарплата маленькая, а семью кормить надо.. Он сделал вид, что меня не знает.

— Шляются до ночи, где шляются? — ворчал он, открывая.

Поднялись наверх.

— Надо бы чайку попить, — промямлил моряк.

Коля в номере нашел кофе. Сварили кипяток. Андрюха торопливо сделал глоток, вскрикнул.

— Горячий, осторожней, — посоветовал я.

— Гойкий осень, без сахая..

Сахара не было. Я предложил:

— К Гопе надо зайти, у него целый пакет.

— Вот и сходи.

Гопа на стук в дверь долго не откликался. Наконец, открыл. Увидев его разьяренное лицо, я мгновенно протрезвел.

— Чего надо?

— Песочком не угостишь?

— Чего?

— Сахарку дай, пожалуйста. Мы кофе пьем.

— В два часа ночи?!

Я взглянул на часы.

— Действительно, поздновато, — виновато оправдывался я.

Гопа исчез внутри номера. Быстро вернулся, держа в руке желтый пакет, протянул его мне.

— На.

Потом коротко добавил:

— Блядуны..

Дни летели под копирку. Завтрак, лекции, обед, снова лекции, потом — свободное время. Разумеется, никто ничего не учил. Гопа насиловал подушку, мы болтались по городу, пока не надоело. Изредко кучковались по номерам. Минимализм в развлечениях и бытовых радостях некоторых товарищей склонял к пьянству. Что для россиянина не порок, а, скорее, «грань характера», как утверждает мой друг Альжан.

В один из дней, обедая в столовой, за соседним столиком увидел знакомое лицо. Поприветствовались. Серега Мухин, авиатехник из нашей конторы, приехал позавчера переучиваться, тоже на «Руслан». С его старшим братом я когда-то играл в ансамбле на танцах в родном доме культуры, дико позорясь. Кстати, на барабанах у нас стучал младший брат Толяна. Такой вот гордиев узел..

Мухин зазвал вечерком к себе в камеру.

Зашли. Номер оказался на троих, угловатый какой-то, с темными закоулками. Вечерний натюрморт из разбросанных по столу шпротов и остатков колбасы логично дополнялся бутылкой «Чайки» и парой несвежих стаканов. Присутствовал телефон. Не в пример Коле с Андреем техники активно пользовались его услугами. Как раз во время нашего прихода Мухин сидел в кресле и смеялся в трубку, договариваясь о встрече с прекрасной незнакомкой где-то в городе. Видимо, на вопрос, как она узнает кавалера, тот вальяжно отвечал:

— Легко. Я буду валяться в сугробе..

Человек вулканического темперамента и оглушающей непосредственности, Мухин умел выделяться на любом пейзаже. Мало какое людное происшествие в родном поселке обходилось без его деятельного участия. Вариативность его поведения изумляла. Даже спал он — заметно, размашисто раскинувшись среди скомканного белья. Хотя интеллигентное лицо в круглых очках, за стеклами которых интенсивно моргали умные глаза, могло обмануть несведущих. Отчетливо выпуклая «грань характера» усугубляла интригу его жизни.

На кроватях сидели еще два не отягощенных напряженной учебой авиатехника. Нас пригласили разделить трапезу. Моряк с Колей, чуть смущенные, присели на свободное место. Мухин в любовном экстазе продолжал заливаться по телефону. Вскоре ему это надоело, он раздраженно бросил трубку:

— Дура какая-то.. — И в момент повеселел. — Ну-с, приступим?

Вечер заканчивался на привычной ноте..

Рассказали о новых знакомцах Гопе, тот одобрительно заметил:

— Техники — наш народ, социально близкий. Вместе работать будем. Хоть и числимся по разные стороны полетного задания.

— А летчики — не близкий?

— Они пришли, за штурвал подержались и ушли. Грузить-то и разгружать самолет кто будет? Мы и техсостав — во главе с нами.

Под конец учебы экзамены посыпались один за другим. Всё шло по накатанной колее. Стеклянные презенты регулярно выставлялись на стол перед учителями. От моей былой неуверенности не осталось и следа. Деканат радовался примерным ведомостям.

Небольшая заминка случилась лишь однажды.

Накануне зачета по самолету было воскресенье, на которое в аккурат пришлась масленица. День выдался благодатный, солнечный. По обочинам улиц среди серого талого снега уже активно струились прозрачные ручейки, насыщенные прошлогодними окурками. Мухин уговорил нас троих поехать за компанию отметить языческий праздник, бог знает куда за город, в сторону автозавода. Трамвай долго трясся, пережевывая пассажиров, пока не выплюнул нас на конечной остановке. Мощное здание «Венца» угадывалось где-то на горизонте.

Мы стояли, озираясь по сторонам. Вкусно пахло блинами и прочей снедью. Шум веселящейся толпы был размазан по черно-белому парку. Люди пили и закусывали прямо на ходу от аттракциона к аттракциону. Максимальный рейтинг был у лысого столба, по которому за подвешенным к верхушке нелепым призом по очереди карабкались отчаянные горожане.

Мухин проявил интерес:

— Может, покажем аборигенам московскую ловкость?

— По трезвяни не получится. — Моряк досадливо поморщился. — Да и в одежде — скользковато будет. Раздеваться придется, да холодно.

— А чего, и разденемся! Только сначала — в ларек.

Вкусные заведения были раскиданы по парку с хорошей плотностью. Румяная баба, одетая под матрешку, сноровисто распределила дымящиеся блины по шершавым картонным тарелкам, полив их смуглой патокой. Выпустила на волю двух «Чаек». В качестве бонуса насадила на горлышки по стопке пластиковых стаканов.

Через полчаса, забыв про столб, вернулись к ларьку. И так раза четыре. Потом были какие-то новостройки, сборщики с автозавода.. И темнота..

Впоследствии Мухин жаловался, что мы с моряком очень тяжелые.

Проснулся я от чугунного стука гопиной ладони в дверь. Точнее, пришел в сознание. Резко встать не удалось, потолок закувыркался, нарушая ориентацию тела в пространстве. Я подождал, медленно двинулся к двери, открыл.

— Красавец! — Гопа едва не прослезился. — Ты в школу идешь?

Язык не двигался. Я стоял, ничего не понимая. Где я?! Кто я?! Что я делаю в этой системе координат, безумно чужой и далекой?!

— Четверть девятого! Экзамен! По самолету! Через пятнадцать минут! — Гопа уже рыдал.

В моей голове металось эхо его криков.

— Я жду тебя в вестибюле! Ты еще моряка не видел..

Голова смогла кивнуть. Я закрыл дверь, прошел в ванную, осмотрелся. Из зеркала на меня укоризненно глядел незнакомый опухший человек с лоснящимся от блинов лицом. Мол, посмотри, что ты со мной сделал.. Я попытался умыться. Зубная щетка не держалась в руке. С трудом одевшись, я вышел в коридор. Ощутимо шатало.

В вестибюле стояли трое. Моряк колыхался между Гопой и полковником. Его задорный чубчик обмяк и свесился на лоб. По лицу бродила виноватая улыбка.

— Наиг.. — начал было он, потом, качнувшись, обреченно махнул рукой.

По дороге в учебный корпус железный Коля, громко хохоча, излагал хронологию выходного дня. Проявлял, так сказать, негатив вчерашних красок.

Перед аудиторией Гопа раздал жевачки:

— А то как змеи горынычи..

Я поднял заветный пакет с бутылками и протиснулся во вдруг ставшую узкой дверь. Поздоровался, с усилием произнес ритуальную фразу благодарности за учебу, вручил подарок. Слова перекатывались во рту как камни.

— Ну спасибо, спасибо. — Учитель был серьезен. — Зови остальных.

Остальные вошли.

— Вот билеты, пожалуйста, выбирайте.

Сокурсники озадаченно уставились на меня. Как будто это я предлагал им билеты..

— Простите, — начал я, — а ведомость еще не заполнена?

Преподаватель удивился:

— Заполню после экзамена. А пока староста пусть впишет фамилии. Вы билеты-то чего не берете?

Мы разобрали бумажки с вопросами. Голова кружилась. Взяв ведомость, я с трудом, двумя руками, накорябал список группы. При попытке поставить дату возникли затруднения. Номер дня я подсмотрел на циферблате часов. Месяц упорно не вспоминался. Обратился к Гопе. Тот опять заплакал.

— Март.. Год-то помнишь?

— Девяносто пятый, кажись.

— Правильно..

Билет я прочесть не смог. Буквы складывались в незнакомые слова, несшие ахинею. Формалистский рисунок грузовой кабины вообще оставлял меня за гранью реальности. Мутило.

Я прилежно переписал вопрос на чистый лист и на этом иссяк. Оглядел товарищей. Гопа что-то чертил по дырчатой офицерской линейке, заглядывая в конспект, единый на все предметы. Багровый от напряжения полковник старательно водил ручкой над листом. Моряк тяжело дышал, закрыв глаза. Его билет валялся на полу.

Прошло полчаса.

— Кто готов?

Тишина в аудитории сгустилась.

— Ладно.. Вы готовьтесь, я пока схожу за плакатами. Кстати, старосте — замечание, это его работа.

Дверь глухо стукнула за его спиной.

Тяжелая дубина отходняка со всей своей мрачной силой обрушилась на организм. Словно челюсть после заморозки, бесчувственное тело наливалось тупой гудящей болью, толчками посылая в голову сгустки яда. Руки окончательно пошли ходуном. Язык — как кий, сухой и неподвижный.

Коля проворчал:

— Что ж такое? Может, презент ему не понравился?

— Мы ему не понравились, — усмехнулся Гопа.

Моряк открыл глаза, обеспокоенно пошарил по пиджаку, не попадая в карманы.

— Коля, дай ручку, — хрипло выдохнул он.

— Зачем? — резонно спросил полковник.

Андрюха махнул рукой и снова впал в забытье.

Преподаватель вернулся с кучей надорваных плакатов, повесил их на гвоздь.

— Ну так как? Рассказывать будем материал?

Гопа приподнялся:

— Давайте, я начну..

Он выбрал нужный плакат, зачитал вопрос, бойко ответил. Голос его слышался откуда-то издалека, как по радио.

— Так, неплохо. И курсовая у вас выполнена грамотно. — Учитель зашуршал листками на столе, потом встал, пошел между столами, заглядывая в наши листки. По окончании партизанского рейда ему стало все ясно.

— Что-то как-то не очень у вас уж совсем. — Корявая фраза отразила обстановку с предельной точностью. — А ведь на носу практика на самолете. Знания, подтвержденные на экзамене, существенно бы вам помогли.

Существенно помочь нам могли только бутылка пива и глубокий сон.

Преподаватель продолжал:

— Если бы не обстоятельства — долго бы вы ходили ко мне. Но накануне женского праздника так и быть, сделаю вам уступку.. Старосте — пять, отличнику — четыре, остальным — заслуженные тройки.

Потом он долго и нудно объяснял, как нам проходить аэродромную практику. Слушал его только Гопа.

Выйдя из аудитории, страждущие резко рванули в туалет к заветной воде. Невыразимое наслаждение доставляло одно лишь прикосновение к холодному медному крану. Полковник обстоятельно умылся и лишь потом начал пить медленными глубокими глотками, периодически шумно высмаркиваясь. Моряк, нагнув голову под кран, едва не упал.

Гопа ждал нас в коридоре.

— Так, направления на практику на самолет я взял, может, сразу махнем туда? Автобусом через речку.. А то ж на после праздников оттягивать не хочется.

Я согласился. Коля тоже. Толкнув Андрюху, он прикрикнул на него:

— Быстренько собирайся на самолет! Опаздываем!

Моряк ошалело открыл мятые глаза:

— Как, уже? Домой?!

Гопа снова зарыдал..

Начальник практики, старший бортоператор ульяновской авиакомпании «Волга-Днепр», особо перед нами не распинался. Сказав, что ему некогда, он велел привезти заполненные бумажки вечером к нему домой. Самолет мы оглядели только снаружи. Огромная махина высотой с пятиэтажный дом впечатляла и пугала одновременно. Никак не мог себя представить внутри нее. Жерло опущенной задней рампы дышало зябкой темнотой.

Возвращаясь, побродили по новому городу. Ларьков было на удивление много. Душа оживала. Поправив здоровье, начали строить планы отъезда. Гопа предложил сразу же купить на завтра билеты. Я ему напомнил, что надо оформить отъездные документы в деканате, а это дело небыстрое. Коля во всем соглашался с нами обоими. Моряк требовал продолжения банкета.

Коллективный разум постановил: взять билеты сейчас, но вылет на следующий день после праздников. Отвозить бумажки вечером начальнику практики выпало полковнику с Андрюхой.

Надвигалось восьмое марта.

Отстояв мужскую очередь к телефону, я поздравил домашних с праздником. Мимо, повинуясь великому инстинкту советского человека, великовозрастные курсанты с оживлением двигались к проёму в заборе, за которым уверенно поблескивал винный отдел гастронома. Воздух был насыщен праздничной суетой. Абсурд заключался в том, что, кроме обсуживающего персонала в лице дежурных по этажам и буфетчицы, других женщин в общаге не было. Поздравлять было некого. Тем не менее вечером намечалось загадочное мероприятие в фойе.

Выходной, а тем более праздник, в опостылевшем за месяц городе — тяжелое испытание. Кое-как скоротав день, после ужина я поднялся к ребятам.

— Что делать будем?

Полковник с усмешкой ответил:

— Как обычно.. Заготовки заготовлены, закуску купить и порезать. Только надоело все это. Скорей бы домой.

Моряк поддержал:

— Наиг, скукотища. Ни музыки, ни телека нормального. У нас в океане и то веселей было..

Коля вдруг оживился:

— А может, гитарку на вечер где возьмем?

— Где?

— Так здесь же общага курсантов молодых рядом, на территории. Поспрашиваем, может дадут?

Оставив Андрюху скучать, мы пошли к молодежи. Путем опроса куривших по этажам юношей нашли нужную комнату. Постучались, зашли. На самом видном месте у стены валялась скромная, видавшая виды гитара ленинградского розлива.

Хозяин долго возражал, пока Николай не предъявил офицерскую корочку и не дал соответствующее честное слово, что вернём. В общагу возвращались на коне.

Собрали стол, позвали Гопу. В коридоре встретили Вована с Толяном. Те, тоже измаявшись в одиночестве, с удовольствием приняли приглашение. Откуда-то снизу доносились упругие танцевальные ритмы.

Только сели — забежал Мухин.

— Ого, инструментик уже где-то прибарахлили. — Налил сам себе рюмку, опрокинул. — А чё вниз не идете? Там теток навалом, расфуфыренные все. Танцы-манцы, все такое..

— Безнравственный ты человек, Серега. Нам не нужны дешевые развлечения.

— Ну-ну..

Мухин растворился в дверях. Коля взял гитару, смело нащупал ля-минор. Глухой звук засаленных струн наполнил комнату.

— А пули летят, как птицы.. — Колин голос, по-армейски решительный и твердый, рассказывал о судьбе солдат в окружении. Замелькали названия афганских городов.

— Ты был там? — спросил Толян.

— Самые хреновые годы, восьмидесятый и восемьдесят первый.. Мы на вертушках аэродром прикрывали. Перед вылетом нашего транспорта взлетали, окучивали окрестные горы. Сколько ребят потерял..

Его репертуар был до краев насыщен воспоминаниями. О жаре и холоде в горах. Об остатках воды во фляжке. О дымящихся останках самолетов вдоль полосы. О тогдашних снах, беспредельно красивых и теплых. И о снах сегодняшних, возвращающих тебя снова туда, в пыльную чужбину..

Толян куда-то отбежал и вернулся с портативным магнитофоном.

— Записывать буду, на память..

Потом гитару взял я. Ничего героического на ум не приходило, поэтому пришлось исполнять задорные песни каэспэшников. Народ сразу повеселел, Андрюха даже подпевать начал. Стол уже почти опустел, лишь бутылки исправно менялись. Где-то с краю нарисовался Мухин, весь в помаде.

— Хорошо сидим, — проговорил Гопа.

Кто еще, кроме русского человека, может вот так хорошо сидеть в неуютной узкой комнате, примостившись по двое на краешках стула, среди пустых бутылок и каменных бутербродов с плавленным сырком? Вслушиваясь в односложные тексты, нанизанные на три убогих гитарных аккорда? Докуривая за другими жеваные сигареты?

— Хорошо сидим, — повторил Вован.

Водка кончилась к пяти утра.

В деканате проблем не возникло, документы оформились быстро и без лишней торжественности. Вылетали домой в прекрасную солнечную погоду. Все тихо радовались скорому возвращению.