«..Кап, кап, кап, — неслышно тикает витаминный рассол в капельнице. Упругий шланг тянется через все тело и кончается иголкой, прицельно воткнутой в правую руку. Удобная левая рука расковыряна на сгибе локтя до фиолетовых синяков. Кап, кап, — боясь заснуть под строгий ритм, я разглядываю шелушеную штукатурку потолка и взбадриваю себя глубокими раздумьями. Когда, в какой момент этот прекрасный, удивительный мир внезапно стал исчезать, растворяться в пелене боли и уныния? Будто закончился цветной фильм про чужую жизнь, и ты встаешь и уходишь в зябкую ночную темноту, поглощающую без остатка все твои воспоминания. Будто вывалился ты ненароком в незнакомую дверь, а там — бездонная пропасть. Кто управляет всем этим? Ведь не может такого быть, чтобы цепочкой случайных, прихотливых поступков никто не управлял. Обязательно должен существовать кто-то высший, кто-то дергающий за веревочки моей судьбы. Тогда почему он, едва не уничтожив меня, тянет обратно из пропасти в живой мир? Значит, рассчитывает на то, что я ему здесь еще пригожусь. Значит, для какого-то полезного дела нужен я ему. Кто бы только подсказал, для какого..
Кап, кап, кап..
После скудного диетического обеда, съеденного, впрочем, мной с большим аппетитом, едва я только собрался покемарить, как неожиданно услышал стук в окно. Я подошел поближе. Ничего себе! во дворе стояли мои братья по службе — Цветков, Гопа, Игорек с Андрюхой. Довольные, улыбаются, руками машут. Как же хорошо иметь таких товарищей! Аж до слез.. Я вышел во двор. Обниматься запретил, сославшись на врачей. Ребята обсыпали вопросами про самочувствие. Нормально, говорю, на поправку вроде пошел. Вручили сумку с йогуртами. Гопа протянул мужской журнал — дескать, раз на поправку, так пора и к жизни тянуться полноценной, вспоминать главные радости. Нет, говорю, мне сейчас не до этого совсем. Вот рядом в боксе солдатик с гепатитом лежит, вот ему нужнее. Гопа тут же просунул лицо в соседнюю форточку, что-то спросил и, удовлетворенный, кинул журнал внутрь. Потом поболтали о работе, о жизни. А чего Коли нет, спрашиваю? — в командировке застрял, будет дней через десять, и сразу заглянет, обязательно заглянет. На прощание передали привет от всей эскадрильи, персонально от Глыбы с Быковым. Тоже в командировку собираются, вроде как контору сейчас завалили работой. Давай выздоравливай, тебе тоже место найдется в самолете.
Стараюсь..»
Ваня встретил нас как старых друзей:
— Вовремя прилетели! У нас завтра праздник шумный, три дня петь будем! А то и всю неделю..
Иранцы подтвердили информацию. Дополнив, что по такому случаю ни о каких погрузках и говорить не приходится. Мы восприняли новость со вздохом смирения: дескать, святое дело, никак нельзя в праздник работать. Только Жора хмыкнул:
— Можно подумать, они раньше вкалывали, не покладая рук..
Ваня предложил организовать культурную программу на период вынужденных выходных.
— Баб приведешь? Тут их без тебя навалом, аппетит сбивают..
— Нет, что вы, — замахал он рукой, — этим другие негры занимаются. Можно на озеро съездить, искупаться.
Мы застыли от ужаса:
— Купаться? В озере?! Ты что, перегрелся?
— Если вы про крокодилов, то я знаю места по центру озера, где они практически отсутствуют.
— Что значит — практически? Бред несешь.. Огорожено, что ли?
— Какой там.. Просто озеро они переплывают группами от берега к берегу строго по прямым маршрутам. Мы выезжаем на лодке в пространство между этими маршрутами — и ныряй не хочу! Риск очень мелкий.
Мы хором отвергли ванино предложение.
— Нет уж, — заявили мы, — обойдемся без экспериментов. Если что-то может случиться — с русским человеком это обязательно случится. Закончить полную противоречий и надежд жизнь в пасти крокодила, тем более — крокодила-недоумка, отставшего от товарищей и потерявшего дорогу, будет до слез обидно и горько. Перебьемся бассейном как-нибудь..
Ваня махнул рукой:
— Какие вы трусы, однако. Можно завтра сходить к бельгийцу, там концерт замышляют. Все хуту собираются.
— Ладно, посмотрим..
Заселившись в номер, чуток прикорнули перед ужином. Потом Коля вытащил из сумки купленный в эмиратах антикомариный агрегат в виде электрической вилки. Проверил подключение, остался доволен:
— Должно сработать!
Выйдя вечером на веранду, мы остановились, поражённые пустотой зала. А где же статуи черного дерева?
Ахмед объяснил:
— Сегодня здесь командуют телевизионщики, снимают выступление президента. Служба безопасности всех посторонних разогнала. Есть данные о возможности покушения. Так что попрошу без резких движений поесть и быстро-быстро в номер.
Действительно, под верандой на первом этаже громоздились софиты. Вдоль бассейна плотной шеренгой выстроились рослые неулыбчивые солдаты с калашами наперевес. Приглядевшись, можно было заметить их зеленые мундиры и под пальмами, и на поле для гольфа.
Без девчонок непривычно тихо. Только вилки стучат, да комары звенят.
Нарисовался Ваня, нарядный, в тёмном костюме и при галстуке. Барским жестом указав метрдотелю на пустой стол, он свесился за перила и что-то крикнул рабочим, уточняя освещение. Потом налил себе минералки, откинулся на кресле и важно закурил.
— А как тебя-то, — спрашиваю, — допустили до тела президента? Вы ж с ними разной крови? Не боишься охраны?
Ваня дождался, пока ему принесут блюдо, куснул мясо, прожевал, проглотил, и только тогда ответил:
— Я здесь главное лицо. Единственный, кто способен мизансцену достойно отразить. К великим режиссерам учиться ходил. А диктатора этого еще успеем загасить. Сейчас не время. Зачем людям праздник портить?
В номере мы включили телевизор. По единственной программе показывали нашу гостиницу. Вот появился президент, пухлый негр хитрой наружности в военном френче. Натянув на лицо улыбку, он залопотал поздравления народу.
— На Гайдара похож, — заметил Коля, — только гуталином намазали.
Камера съехала в сторону пальм. Там вдруг обнаружились танцовщицы в национальных одеяниях. Они энергично кружились, вскидывая руки и виляя тазом.
— Девок, что ли, наших переодели? Пошли, глянем вживую.
В коридоре перед выходом на веранду торчал автоматчик и никого не пускал. За его спиной суетился Ваня.
— Алё, Иван, скажи чтоб пустили. Мы на киллеров мало похожи.
Ваня распорядился пропустить нас к перилам. Там уже стояли наши летчики.
— Смотри, как извиваются, — говорил Глыба, показывая на танцовщиц. — Прямо, хор пятницкого.
— Вакханки, — добавил Муратов.
— Ага, — отвечал Быков, — а в койке еле шевелятся, лежат как мумии. Не допросишься ничего. Только деньги клянчат. Одна, вон, во Францию собралась ехать, говорит, хочу в университете учиться, на социолога. Ты только, говорит, еще недельку здесь побудь..
Девчонки остановились, автоматчики согнали их в плотную группу и куда-то повели. Президент вернулся в камеру и продолжил речь. Ненадолго, софиты скоро выключили, охрана расчистила боссу дорогу, и тот растворился в темноте.
Ваня помахал на прощанье рукой:
— Завтра у бельгийца, не забудьте!
Ночью опять плохо спали. То ли комары здесь особенные, то ли агрегат бракованный подсунули. Короче, полная безысходность и руки опускаются. Ну всё испробовали — не помогает. Может, марли накупить да пологи сшить? Помню, в стройотряде астраханском так делали. Душновато, правда, под ними спать. Да и цеплять не за что, тут гвоздь забить не дадут, разорутся.
— Надо делать выбор, — говорит Коля. — Либо крепко спишь крепко поддатый и встаешь в волдырях, либо трезвый машешь всю ночь полотенцем и днем очумелый ходишь. Причем выбор желательно делать обоим одинаковый. Лично я голосую за первый вариант.
Так и порешили.
После завтрака, вволю накупавшись в радующем отсутствием бегемотов и крокодилов бассейне, мы с группой товарищей отправились на разведку к бельгийцу. Принял он нас гостеприимно, усадил за столик под кондиционер внутри заведения. Присел рядом.
— Говорят, сегодня мероприятие намечается? — спрашиваем.
Бельгиец расцвел:
— Замечательное будет мероприятие! Концерт художественной самодеятельности силами городских энтузиастов. Каждый праздник здесь отмечаем, прямо во дворе, — его распирало от гордости. — За те пятнадцать лет, что я живу в Бужумбуре, моё заведение превратилось в настоящий очаг культуры бурундийского народа!
— Мы, если придем, не покажемся здесь чужими?
— Да вы что! Не только приходите, но и номер для концерта готовьте! Аппаратура, усилители, гитары — всё к вашим услугам. А уж барабанов сколько! Недавно ваши русские, из Киева, очень активно участвовали. Так громко пели!
— Тоже, что-ли, праздник был?
— А тут всю дорогу праздник какой-нибудь. Африка ведь.
По дороге к гостинице зашли на рынок. Знакомый продавец вытащил из-под прилавка сумку с джином, «специально для вас заначку держу». Дождались обеда. Потом пару часов сладостной сиесты, дезинфекция на дорожку — и вот мы подходим к культурному центру города. Гордые, уверенные в себе белые гости.
А там бурлит чернокожий люд. Просторный двор уставлен стульями для зрителей. Сцены как таковой нет, вместо нее сбиты доски прямо на земле. Вокруг смех да улыбки. Бельгиец возится с проводами и штепселями. Кое-где, устав томиться в ожидании музыки, аборигены гортанно распевают ритмичные песни, пританцовывая и прихлопывая. Женщины все нарядные, в цветастых платьях и высоких, похожих на колпаки волшебных фей, головных уборах, расшитых цветными узорами. Мужчины одеты сдержанно, но чисто, без рванья. Радости — через край!
Наконец, наладили аппаратуру. На подмостки вышли три патлатых чувака. Барабанщик вдарил по тарелкам — аж колонки зафонило. Соло-гитарист, зажав струны длинными розоватыми по краям пальцами, заголосил веселый рокешник. Судя по периодическому смеху зрителей, текст композиции был на злобу дня, что-то вроде политических частушек.
Мы устроились с пивом на лавке возле бельгийца.
— О чем поют битлы?
— О жизни, друзья, о жизни, — бельгиец вытер платком обильный пот со лба и продолжил: — Вот ведь народ какой! В европе жители от таких условий существования давно бы взвыли. Бензина нет, с электричеством полный швах, в магазинах фасоль да бананы. А здесь — веселятся! Вот как жить надо..
Битлов вскоре сменила трио чечёточников. Молодые стриженые пацаны, одинаково одетые в малиновые штаны и жилетки поверх широких белоснежных рубах, так лихо отплясывали и гремели каблуками по доскам, что зрители первых рядов, вскочив, тоже зашлись в танце. Остальные с энтузиазмом подбадривали их криками и хлопками. Даже я стал ногами притопывать.
Под занавес, когда уже плеснуло багрянцем закатное солнце, к микрофону вышел седоватый негр. Зрители моментально стихли. Негр, слегка качаясь в такт, запел. Сначала негромко, чуть в нос, потом медленно прибавляя голос. Мотив был не грустный и не веселый, больше похожий на религиозное песнопение. Люди вокруг тоже начали покачиваться и подпевать. Вскоре всё пространство двора, и, казалось, весь тающий в быстрых сумерках город накрыло однотонной, щемящей и в то же время успокаивающей мелодией, подхваченной сотнями голосов.
Бельгиец, закрыв глаза, плакал.
Душно, липко, противно. От укусов всё тело зудит. Из открытого настежь балкона в комнату плывет раскаленный, густой как мёд африканский полуденный зной. Я лежу в трусах на кровати, раскинув конечности. Коля сидит в кресле и обпивается тоником.
— Ты-то чего не пьешь? Ведь полезно.
— Меня с местной воды наизнанку выворачивает. Лучше минералка французская.
Коля меняет диспозицию и принимает мою позу на кровати.
— Хоть бы газетка была, — вздыхает он. — Или телек показывал. Никакой информации. Может, в мире война давно? Живем, как на луне.
— На луне, добавлю, душной и липкой. И с комарами в придачу.
— Жора на завтраке собирался подстричься сходить. Тоже развлечение.. Затею-ка я постирушку..
Вскоре из ванной потянуло влажными ароматами свежезамоченного белья. Спасаясь от них, я вылез на балкон.
В бассейне резвятся негры. Рядом на лежаке загорает Ваня.
— Привет, Иванопуло! Пошто вчера отсутствовал?
Ваня зарделся от смущения.
— Дела, понимаешь.. Мелкая коммерция, товар принимал. Вам-то понравилось?
— А нам всё здесь нравится, кроме как в гостинице торчать. Уже даже по самолету соскучились.
— Я скоро палатку открою, напротив выхода. Резня черного дерева, бусы, кости всякие.. Не проходите мимо.
— Откликнемся.
Ваня одевается и, оседлав велосипед, исчезает за углом, скрипя цепью.
Господи, как же надоела эта командировка! Эти бесчисленные негры и арабы, пыльная духота и звон комаров. Ощущение, что тебя по ошибке насильно засунули в чужую непонятную жизнь. И длиться ей бесконечно..
За ужином командир сообщил:
— Тут халтурка намечается. Рэксом завтра грузимся и везём кофе в эмираты. Оттуда — в Джибути, там берем керосин в канистрах — и сюда. Типа, помощь бурундийскому народу, страдающему от лишений.
— От кого помощь, — спрашиваю, — от иранцев? Они без выгоды пальцем не шевельнут. Видно, спекульнуть решили на лишениях.
Вмешался Глыба:
— Денежка за налёт не помешает. И суточные в Джибути в полтора раза больше, я проверял.
— Да мне-то что, — говорю, — лишь бы при деле.
Мне эта погрузка на всю жизнь запомнится. И дело совсем не в работе — тысяча мешков по шестьдесят кило, ерунда. Накидали горкой посреди кабины и даже швартовать не стали, так, для приличия накрыли сеткой. И грузчики резвые попались, и командир ихний по английски говорил, и с кормежкой порядок. Долго только трудились, до самого вечера. Пока ждали последнюю машину, с краю неба, до того момента синего и безоблачного, выглянула фиолетовая полоска. Откуда-то набежал ветер, порывистый, злой. А полоска продолжала расти и вскоре превратилась в густую черную тучу, нависшую над нами. Старший негр то и дело выскакивал из самолета и озабоченно смотрел вверх. Наконец, машины уехали. Вдруг стало темно, как ночью. Ветер сразу стих. Пошел редкий, будто сквозь сито, дождь. Увесистые капли гулко застучали по алюминевой обшивке фюзеляжа.
— Где автобус в гостиницу? — спросил я старшего.
Негр покачал головой:
— Мнится мне, что годить надо с отъездом. Лучше в самолете переждать.
И тут как вдарит молния в полсотне метров от нас! И тут же другая, и третья. И как начало бабахать!
Мы скопились в салоне возле рампы. После каждой молнии — а они безостановочно били по бетону со всех сторон — народ оживленно крестился. Стайка местных грузчиков от страха забилась в самый дальний угол салона. Грохот стоял как при бомбежке, уши закладывало. Отвесной стеной разверзлись хляби небесные. Я выглянул из двери в направлении озера. Вот оно, виновник гнева небесного! Десятки электрических столбов, ежесекундно рождаясь, молотили по кипящей воде. Огромная туча, казалось, сейчас коснется земли.
Минут двадцать продолжался этот ужас. Потом из-за гор выглянул кусочек звездного неба. Грохот и вспышки отступили куда-то в сторону города. Дождь внезапно прекратился.
— И часто у вас, — спрашиваю, — такая страсть творится?
— Бывает, — вздохнул негр.
Подошел электрик Камалов.
— А вот я не представляю, — заявил он, — если бы в нас молнией шандарахнуло. Хана была бы совсем. Все системы бы отрубились, и основная, и резервные. И зависли бы мы здесь очень надолго.. Аллах отвёл. Надо в мечеть сходить, спасибо сказать.
— Где ты здесь мечеть видел? — присоединился к разговору Веня.
— Потом надо сходить, в эмиратах. И тебе советую.
— Я похож на человека, который ходит в мечеть?
— Пока не очень. А пора бы.
Я выбираюсь на балкон шарджовской гостиницы «Нова-парк». Под окнами на песчаной площадке без единой травинки гоняют мяч юные эмиратцы. Какое можно получать удовольствие от занятия активным спортом в жару под пятьдесят в тени, да еще под сжигающим всё живое белым от перегрева солнцем?! Я прячусь обратно в комнату, плотно закрыв дверь. Здесь хорошо, здесь прохлада шуршащего под потолком кондиционера. Здесь Коля вытаскивает из морозильника две банки фришопного пива. Чмок, чмок — и заветная влага, пенясь, льется в стакан.
— Может, откроем одну? — Коля призывно кивает в сторону пакета с торчащими из него водочными горлышками. — Чисто по граммульке перед ужином?
— Нет, — говорю. — Подожди до завтра.
Завтра у меня день рождения. Тридцать восемь лет стукнет. Считается — расцвет жизни. Только где он, этот цветок? Так, завязь непонятная. И то ли распустится он, бархатный и ароматный, то ли ссохнется и загнется, почернев от немощи.
— Вечером братва собирается по магазинам прошвырнуться. Ты с нами?
— Нет, с меня довольно, — отвечаю. — Тошнит от этих лавок.
На самом деле братва уже утром, сразу после разгрузки и заселения, намеревалась идти за покупками. Но командир жестко приказал ждать, пока не прояснится наша дальнейшая судьба. После обеда — прояснилась. Груз в Джибути копится, пара-тройка дней у нас есть. Можно не спешить. По мне — так вообще из гостиницы выходить не собираюсь. Устрою себе праздник, сытый и ленивый.
— А про закуску-то не забудешь?
Ох, ё..
— Прошвырнусь на ночь глядя по морозцу в одиночестве. Знаю неподалеку индусский гастроном, круглосуточный. Там ветчину продают, и прочее мясо. Еще по мандаринчику на брата возьму. Хлеба всякого. Двадцать пять человек — разоришься кормить.
— Запивку купи. Типа «семь ир».
— Совсем ты желудок не жалеешь. Ночью пучить будет.
— Не беспокойся. Кишкам военного человека ничего не страшно. И сплю я хорошо. Только вот бабы начали сниться. Как будто прямо в номер зашли, и ласкают, ласкают..
— И тут вдруг стук в дверь: «Откройте, поллюция!».
Коля достал еще по баночке.
— Главное — перетерпеть кризис, — продолжал он. — А потом всё само стихнет. И понапрасну не возбуждаться. Давеча в апреле везли с Гошей во Вьетнам истребители. Перед рейсом знакомый наказал там купить чудо-средство для мужчин, панты называются, сушеные рога оленей редких. Я их на рынке нашел. Дай, думаю, попробую. Съел пару таблеток. Сначала вроде не подействовало. А к вечеру — врагу не пожелаю, что творится начало! Мы там три дня болтались, и всю дорогу я шорты не мог носить. Торчит елда как у Ромео! Ничего не спасало — ни душ холодный, ни мысли противоположные. Гоша меня стороной обходил, и спать старался чутко. А домой прилетели — как рукой сняло. Обидно..
Я включаю телевизор и шурую по каналам. Вот, первый нашелся.
— Новости сейчас будут! — оживился Коля. — Как там, интересно, на родине.
— Воруют. Президент работает с документами. Опять воруют. Ничего интересного. Вот если б футбол..
Без стука ворвалась братва.
— Василич, — зашумел Жора, обращаясь к Коле, — может, ну его, этот ужин? Айда сейчас отовариваться.
— Как же без ужина? — спрашиваю. — А кто на Есению смотреть будет?
Есенией мы называем официантку в местном ресторане. Женщина неземной красоты. Черные смоляные волосы, крупные как сливы глаза, полный чувственный рот, пухлые объемные бедра шириной с обеденный стол.. По сведениям Быкова — марроканка. Он даже подвалить к ней хотел, но метрдотель, крепкий египтянин в феске, так грозно зыркнул на него, что Серега поспешил исчезнуть.
— Да, — задумался Коля, — я про нее и забыл. Лучше вечером.
— Эх, бездушный ты человек. Друзей кидаешь. — Жора покачал головой. — Жестокий самодур. Правильно о тебе французы писали.
— Какие еще французы?
— Старинные. Я раньше за монетами в антикварный ходил, ну и листал книжечки. Так вот, сто лет назад издавался толковый словарь французский, «Лярусс» назывался. И там абзац про Ивана Грозного. Начинался так: «Русский царь Иван IV Грозный, прозванный за свою жестокость Васильевичем». За жестокость, ты понял?
— Ладно, уговорили. Завтра на Есению посмотрю.
Я их проводил до двери. И лёг смотреть новости.
Зевнул, расслабился..
Иногда такие фантазии в голову лезут.. Представляю себя великим пианистом. Осторожной походкой, чуть сутулясь, выхожу на сцену. Гладко обструганные доски скрипят под ногами. Придвинул стульчик, сел на краешек. Эффектным взмахом откинул назад длинные волосы. Размял пальцы, щелкая костяшками. Симпатичная помощница с придыханием раскрывает ноты. Я на мгновение ухожу в себя, прикрыв глаза. Зал замер в ожидании. В первых рядах — наш техсостав. Жора в костюме при галстуке, Веня удивленно разглядывает рояль. Коля с баночкой пива в руках. Нервно покусывая губы, они ждут первых аккордов. А я — тяну. Вдруг ошарашенно понимаю, что играть-то не умею! И что светит мне позор на весь мир.
Пауза неприлично затянулась. Я в отчаянии гляжу на своих друзей — ну же, помогите. И они всё поняли. Вскакивают со своих мест и начинают бурно аплодировать. Остальные зрители, поддавшись азарту, тоже вскакивают, и вот уже зал тонет в овациях! Я тихонько закрываю крышку рояля, встаю и, смущенный, начинаю кланяться. Овации не стихают, слышны крики «браво!» и даже «бис!». Огромная, клокочущая внутри любовь к друзьям переполняет меня, и слезы счастья текут по моим щекам..
Следующий день начался с обильных поздравлений. Товарищи по экипажу заходили по одиночке и группами, крепко жали руку и говорили соответствующие текущему моменту здравицы в мой адрес, легонько намекая на «по пять грамм». Я всех сердечно благодарил и приглашал зайти вечером. Коля, накануне купивший с заработанных денег видеокамеру, прилежно фиксировал происходившее на пленку, периодически поглядывая в руководство по эксплуатации.
— Ты на эту байду пожалей место, — укорял я его, — лучше оставь для вечернего торжества.
— Не беспокойся, это я учусь, — отвечал Коля. — Сотру потом. Только чую — плохо будет сниматься фильм вечером. Боюсь, рука нетвердой будет.
— Тогда доверься профессионалу. Желательно трезвеннику.
— Есть такой человек, Камалов называется. Другие под вопросом, а этот — кремень.
Выспавшись после обеда, мы принялись готовить стол. Помогать пришли Жора с Веней. Порезали ветчину с хлебом, очистили фрукты. Разложили всё по тарелкам. Полезли в морозилку.
— Ну теперь-то сам бог велел.
Раздавив литрушечку в полглаза, сели ждать гостей.
Поставлю-ка я диск в китайский проигрыватель. Жена ушла с подругами, сын заперся в комнате. Диск этот я переписал с колиной кассеты. Дисциплинированный Камалов с методичностью древнего летописца запечатлел для истории все значащие моменты эпохального мероприятия. Начиная с вручения Дмитричем подарка в виде плотного конверта под аплодисменты экипажа, и заканчивая утренним пробуждением. От последних кадров сразу голова болеть начинает..
Как же болит голова.. Едва глаза открываются.. Я полулежу на диване. Рядом охает Веня. В колиных руках шипит пузырь с газировкой. Напротив сидит Жора, тоже изрядно мятый, и напряженно вглядывается в наши лица.
— Оклемался? — спрашивает он меня. — Оклемался.. На-ка вот, поправься, — он протягивает мне стакан.
Я с жадностью выпиваю. Это не газировка..
— Я щас..
Бегу в туалет, теряя по дороге шлепанцы. Сую голову под холодную воду. Возвращаюсь мокрый и взъерошенный.
— Полегче стало? Кусни мандаринчика..
Я жую мандарин вместе с кожурой. Внутри потеплело, голова яснеет, возвращается способность к общению.
— А что это за ящик с водкой в ванной на полу? — спрашиваю. — Я такую не покупал.
— А правда, — деланно удивляется Жора, разводя руками, — откуда он взялся? Кто подсунул? А главное, кто выпил почти всё?
Веня пытается что-то сказать, но у него получается какое-то булькание.
— Даже и не знаю, — отвечает Коля, — кому такое в голову пришло. Может, арабы?
— Точно, — радуется Жора, — арабы! Они, проклятые, споить нас решили. Сгубить, так сказать.
— Но они просчитались! — вдруг прорезался Веня.
Что-то проясняется в памяти. Точно, Ахмед с Аббасом заходили поздравлять. Массу речей произнесли. Подарили кассету с «Бони Эм» столетней давности. И даже по чуть-чуть приняли, невзирая на строгость ислама. Но чтобы принести с собой ящик водки — ой, сомневаюсь..
Позже выяснилось, откуда что взялось. Купленного мной горючего хватило едва на полчаса. Потом взгрустнувшие бойцы, тайно посовещавшись, выделили из своей среды двух надежных гвардейцев и отправили на такси в соседний Дубай, где на рынке из-под полы можно всё купить. И через час, когда те вернулись, началось самое интересное. Но я к этому моменту уже был за скобками..
— Давай, по второй, самое время, — Жора снова протягивает стакан. Торжественно встает, качаясь: — За прошедшие именины! Ура! Горько! Да здравствует! Спи спокойно!
Ухнув, выпивает и затягивается сигаретой:
— Да, неузко мы вчера погуляли..
Я прошу освежить самые захватывающие эпизоды.
— Ну, про то, как ты песни орал, — продолжал Жора, — надеюсь, помнишь. Как ругал нехорошо начальство — тоже.
— Ничего я не помню..
Подключился Коля:
— Потому что никакущий был. Три раза спать укладывали.
— Зато не буйный, — уточнил Жора. — Уважаю.
— И морально усидчивый. На провокации всякие не поддавался.
— Какие провокации? — не понял я.
— Быков зазывал в шестьсот шестой номер. Компашку сколачивал для веселья. Стеснялся один идти..
В шестьсот шестом, как всем было известно, жили и трудились узбекские девчонки. Тут в каждом отеле такое безобразие. Контингент к ним ходит преимущественно местный, из арабов. Видели мы этих девок в ресторане. До Есении им далеко..
— Но ты дал Сереге гневную отповедь. И таки пошел спать.
— А как плясали, помнишь? — Жора взял под ручку вяло застонавшего Веню. — Под песню о «тучах как люди». Веня был тучей.
В голове замелькали стоп-кадры. Я стал шарить по карманам:
— А конверт-то где?
Коля сходил в спальню, принес конверт.
— Ты его всем совал, говорил, что не надо. Мол, не заслужил, лучше пропейте. Еле сдержались..
Тут поднялся Жора с очередным стаканом в руках:
— Ну-с, предобеденную — и к Есении!
Сизый сигаретный дым медленным круглым облаком плывет к кондиционеру, резко меняет очертания, распрямляется и уносится в коридор.
Я вынимаю диск из проигрывателя, кладу в коробку и бережно прячу в дальний ящик стола.