Прилетишь, бывало, из командировки, разденешься, вывернешь карманы — и на стол сыпется гора звонкой мелочи. Круглой, ребристой, редко треугольной. С дыркой посредине и без. Из восточных стран — нефтяные вышки рельефно выдавлены в обрамлении арабских вензелей. Или нейтральные представители крупной фауны вроде оленей со слонами. Европейцы предпочитают человечьи лица, от короля до мученика. Благообразные, с аккуратно завитой прической и холодным взглядом. У африканцев те же нумизматические тенденции, но память о лицах их вождей, надменно-беспощадных, давно сгинула в пучине истории.
Четыре толстенных альбома хранятся в дальнем ящике. Открываю, ищу бразильский риал. Ага, вот он. Невзрачная, стёршаяся от времени монетка, лёгкая как перышко. Почти равен доллару, что значительно упрощало покупки. На которые судьба отвалила нам достаточно времени. Хотя поначалу так не казалось..
Палыч был настроен благодушно.
— Загрузку начинаем послезавтра, — сказал он, раздавая ключи от номеров отеля. — А то совсем почернели от работы..
Это точно. В Буэносе даже пошопничать толком не вышло. От бесконечных перелетов ноги гудят и голова кружится. Как будто сто этажей пробежал вверх по лестнице. Без отдыха запросто коньки отбросить можно.
Народ закучковался отужинать.
— Пошли к китайцу, тут рядом.
В душной, загороженной от улицы пожелтевшей марлевой шторой забегаловке у действительно похожего на китайца хозяина подавали жареное мясо кусочками. Поразительно дешёвое. Да и вся обстановка выглядела по-пролетарски строгой: пара столиков, картонные тарелки, пива вдоволь.
Стасик, умяв две порции, заметил:
— Умеют здесь кормить. Ничего лишнего, без изысков, всё на благо рабочего человека. Даже хлеб на наш лаваш похож.
Вернувшись в гостиницу, принялись строить планы.
— Завтра с утра на рынок сходим, барахло повыбираем. Потом сиеста, к китайцу — и гулять.
Гопа мял подушку. Периодически он включал телевизор, щелкал пультом, потом, выключив, бросал его на кресло. Минут через десять процедура повторялась.
Вскоре ожидаемо зазвонил телефон.
— Ну, ты готов к подвигам? — глухо спросил Пол.
Я прикинул обстановку. Как богатырь на распутье. Передо мной расстилались три варианта: наблюдать за гопиными телодвижениями; пойти к мужикам «в люди»; составить компанию англичанину. Первой дорогой я хожу уже полтора года. Второй вариант безысходен и неминуемо возвращает к первому. Третий путь мне сил нет как надоел, но он единственный даёт слабую надежду на то, что удастся развеять мрачную, как грозовая туча, тоску, всё больше меня одолевавшую.
В общем, я сказал Полу «да».
Англичанин был в пиджаке и брюках, я — в легкой майке и шлепанцах.
— Ты чего вырядился, как эскимос? — спросил я. — Духота кругом дикая. Будь проще, купи футболку с шортами.
— Я бы и сам хотел. Но мешают особенности тела. Ты не видел меня голым..
— И очень рад этому.
— Ты не понял.. Слишком много растительности. Кто увидит — испугается. Женщины, правда, в восторге.
Мы подъехали к «Красному льву».
— Нестор нас заждался, поди?
— Увы, я его не нашел. По всем телефонам звонил — нету.
— Значит, срывается твой блядский отдых?
— Отнюдь. Ещё не вечер. Понимаешь, у местных девушек есть одна радующая душу особенность. Если с ней ласково, без нажима и наглости, поговорить, объяснить ситуацию, окружить чутким вниманием, то с тобой любая пойдет. Без всяких денег.
— Типа, канючить палку, пока не сжалится? Достойное занятие, ничего не скажешь. Ну, давай, дерзай..
— А ты, что, не примешь участие?
— Боюсь тебя огорчить. Чисто погулять вышел. И за товарища порадоваться.
— Какой ты мне после этого товарищ..
Мы выбрали место в углу. Пол заказал выпить, я воздержался — еще с Таллина желудок побаливал.
— Совсем ты испортился..
Народу прибывало. Компактный ансамбль, прижавшись к стенке, развлекал посетителей бодрыми синкопами. Из общей пёстрой массы выделялась неожиданная пара: стройная девушка с красивым тонким восточным лицом и рядом с ней — высоченный лохматый амбал, активно махавший длинными, будто грабли, руками.
Пол тоже обратил внимание на красотку:
— Хорошенькая, правда? Подцепить, что ли.
— А дружка её не боишься? Рядом с тобой он просто Гулливер.
— Не ростом мужчина славен. Думаешь, мало я таких лупил? И не сосчитать..
— Ты бы предупредил заранее, что драться едешь, я бы кастет у напарника занял.
Тем временем Гулливер, обхватив подругу граблями, исчез в толпе. Других радующих мужской взгляд объектов вокруг не наблюдалось.
Пол явно скучал:
— Что-то здесь сегодня тухловато..
Тут за соседний столик сели две девчонки. Англичанин, воспряв духом, переключил своё внимание на них:
— Так, левая мне очень нравится, светленькая. А другая смуглая, но тоже ничего, для тебя сойдёт.
Смуглянка, шоколадным цветом кожи и мясистостью форм больше смахивавшая на коренную негритянку, бросила в нашу сторону заинтересованный взгляд.
— Вот, видишь, тебе сразу повезло, — залопотал Пол. — Куй железо, пока не убежало.
— Пол, повторяю, данные игры не для меня. И потом, с чего ты взял, что эта внучка африканских рабов мне нравится?
— Ради меня — помоги, сыграй роль мачо. Я уведу светленькую, а ты со смуглянкой потом делай что хочешь.
— Я уже сейчас ничего не хочу с ней делать. Тем более потом.
— Братан, ради меня..
— Ах, оставьте..
Пол, обидевшись, поджал губы. Девчонки ещё постреляли глазами и смылись. Их место заняла семейная пара средних лет.
— Портишь мне вечер..
— А что тебе мешало, если уж так неймётся, зацепить кого-нибудь в гостинице? Там в баре наверняка есть широкий выбор.
— Хотел тебе, дураку, помочь. Теперь жалею.
Ансамбль взял перерыв. Его сменил магнитофон. Под зажигательную самбу, в припеве которой слышалось бесконечное «тики-та», народ вовсю карнавалил. На бис песню повторили раза три.
— Сколько можно дуться, Пол? — спросил я. — Ты же англичанин, где твоя сдержанная доброжелательность? Где неиссякаемый оптимизм? Не держишь марку, совсем не держишь..
Пол молчал, уставившись в стакан.
— Вот ты мне скажи, — продолжал я, — хотел бы здесь поселиться навсегда?
— Делать мне нечего, — пробурчал Пол.
— А где бы хотел?
— На Кипре. Я там отдыхаю каждый год с семьей. — Он оживился: — Солнце, теплое море, дороги правильные. Вино замечательное, могу литров пять зараз выпить. А ты?
— Я вот думал.. Вроде и здесь неплохо, и там — а всё равно лучше России нет. Рыбалка, грибы, зимой березы скрипят — а ты водочки принял и гуляешь. А люди какие!
— Люди — да, мне русские нравятся. Какие-то вы неговнистые. Мне вообще простые люди нравятся: и бразильцы, и индусы, и негры. Даже некоторые французы.
— А давай ты к нам приедешь на недельку? Поживешь у меня, я тебе Москву покажу. Махнём на рыбалку, отдохнешь в полный рост. У тебя получится.
— Страшновато. У вас там война, преступность, мафия. Жена будет против.
— Эх, ты, сержантишка вонючий. От настоящей жизни на Кипре прячешься..
Тут к нам неожиданно обратилась дама со столика рядом:
— Вы случайно не из Соединенных Штатов? — спросила она по-английски.
— Нет, что вы! — в один голос бурно запротестовали мы.
Вежливо представились. Оказалось, они с мужем, тихо улыбавшимся лысыватым бразильцем в скромном костюме, ни слова не понимавшем из нашего разговора, празднуют годовщину свадьбы. Узнав, что я из России, дама искренне удивилась:
— Надо же, первый раз вижу живого славянина!
Я не стал её разочаровывать..
Поболтали ни о чём. Вскоре ведомый неукротимым инстинктом англичанин начал активно любезничать с дамой и в конце концов совратил её на медленный танец.
Мы остались вдвоём с мужем. Беседа не клеилась. На все мои попытки найти общий язык бразилец виновато улыбался и разводил руками. От безысходности я стал перечислять имена знаменитых футболистов:
— Пеле, Ривелино, Жерсон, Сократес..
Тут он резко ожил:
— Фалькао, Жуниор, Карека. Карека!
— Ромарио, Марадона.
— Аргентина пута! Совиет! Маракана! Андреев, Дасаев, Черенков!
— Гаврилов, Шавло, Ярцев! Милый, дай я тебя поцелую в лысину!
Когда Пол, поддерживая даму за локоток, вернулся к столу, мы с бразильцем уже были лучшими друзьями.
Вышли из кабака за полночь, вместе с новыми знакомыми. У дверей стояла длинная очередь на такси. Пол предложил дойти пешком — «а что? тут минут двадцать, я знаю дорогу».
Дама попыталась нас отговорить:
— Здесь даже местные в такое время не ходят.
Но англичанин был непреклонен. Мы тепло распрощались и двинулись в путь.
И до, и после Кампиноса я неоднократно ходил по ночным улицам разных городов мира. Лондон, Генуя, Буэнос-Айрес. Одинокие прохожие жмутся к тротуарам. По переулкам гуляет хохот загулявших компаний. В глазах рябит от броско одетых женщин, призывно задирающих юбки. Теплый свет фонарей.
В бархатной темноте столицы раздираемой гражданскими войнами Бурундии нам смущенно уступали дорогу вооруженные до зубов негры, вращая белками глаз..
В общем, боязно, но не страшно. Как собаку погладить.
Я уж не говорю про арабские страны. Там ночных безобразников при всём желании сыскать невозможно.
Но мы в Бразилии..
На первом же перекрестке группа парней угрожающе двинулась в нашем направлении. Пришлось прибавить шагу. Парни отстали.
Навстречу проехал автомобиль, притормозил, медленно сдал назад. Поравнявшись с нами, из окна по пояс высунулся водитель. Смачно плюнул в нашу сторону и, размахивая ножом, выкрикнул что-то нехорошее. Мы ещё прибавили шагу. Автомобиль начал разворачиваться. Пол чертыхнулся и увлёк меня в переулок.
Почти бегом мы выскочили на параллельную улицу. Из огня да в полымя! Теперь прямо на нас ехал целый фургон с орущими бандитами. В руках большинства из них сверкали огромные тесаки. Вот когда я действительно испугался! Так бездарно потерять жизнь..
Снова в вонючую подворотню, снова петляем..
Уже шагах в ста от гостиницы бразильские хулиганы предприняли последнюю отчаянную попытку нас остановить. Помню угловатые силуэты в тени домов, крики, сухой звук пистолетного затвора. Прерывистое дыхание запыхавшегося от бега Пола, артиллерийский грохот собственного сердца. И заботливо-добродушный голос швейцара, закрывающего за нами дверь:
— Всё нормально, сюда они не сунутся.
Утром Гопа, выслушав мой отчёт о ночных приключениях, покачал головой и добавил:
— Дикая страна. Мента если увидишь, то только днём. Да и они те ещё бандюги. Тут рассказывали, как группа наших заслуженных лётчиков — обойдемся без фамилий! — в прошлую командировку загремели в ментуру местную. Жуткое дело! За деньги еле договорились, так теперь они носа на улицу не кажут. Ты это, не ходи больше ночью никуда.
Сытно позавтракав заморскими фруктами, мы вдвоём отправились на прогулку.
Первое моё впечатление от города, полученное несколькими днями ранее, нисколько не улучшилось. Хоть и большая, хоть и с супермаркетами, хоть и населения под миллион — а деревня. Мелкие харчевни под открытым небом дымят мясными запахами. На лавочках дремлют бронзовые от загара старики. Застройка хоатичная, приземистая. Тут и там неухоженные островки зелени. Детвора босиком, по обочинам козы бродят.
Гопа привел меня на рынок. Прямо Черкизово какое-то! Полиэтиленовый верх, лоток с продавцом, цены от руки. Только вьетнамцев с кавказцами не хватает.
Гопа перебирает товар:
— Это ж откуда столько говна натащили! В руки брать страшно. Вот смотри, будильник. Да я дуну — он в пыль рассыпется! Галоши, расчески.. А шмотки-то, глянь, — рвань рванью. У нас бомжи лучше одеваются..
Из промтоварных рядов перешли в продуктовые. Фрукты, зелень, горы конфет. Зажав нос, быстро проскакиваем лотки с рыбой.
Остановились возле забавной палатки. Мужик с помощью хитрого агрегата на ножной тяге, напоминающего швейную машинку, давит сок из коричневых сухих чурок. Стакан — риал. Можно с лимоном.
— Рискнём?
Я спросил, что за чурки. Оказалось, сахарный тростник. Продавец стал интенсивно перечислять все непревзойденные пользы своего напитка. В доказательство попытался расстегнуть штаны. Мы его остановили, дали денег на две кружки.
— А ничего, — удивился Гопа, — освежает.
Потом он присмотрелся к особенностям конструкции механизма:
— Всё просто! Как отжим в советских машинках стиральных. Домой бы такую.. Зарядил поленьями, потрудился — и вот тебе целый чан полезной жидкости. Хочешь — берёзовой, хочешь — дубовой. Вернусь на базу, обмозгую..
Чуть дальше начались пивные палатки. Весьма кстати — полуденное бразильское солнце уже порядком напекло нам затылки. Взяли по прохладной бутылочке — а чего по одной-то? — давай по три. Худой бородатый продавец в майке со срамной картинкой засуетился, начал искать упаковку.
— Не стоит, — говорю, — лучше дай пару табуреток да ящик пустой. Ничего, если прямо здесь разложимся?
Продавец не возражал. Напротив, сам вынес стулья, свинтил легкий столик, пожелал приятного аппетита. Улыбаясь, обнажил два ряда безупречных зубов.
Я вспомнил, что, проходя по рыбным рядам, видел нечто, отдалённо напоминавшее воблу. Оставив Гопу, я нырнул вглубь рынка, запоминая дорогу назад. И в самом деле, какой-то рыбак торговал мешками вяленой мелочи. Другой тары не было, пришлось взять.
Вернувшись, я попросил у продавца газетку. Тот недоуменно посмотрел на меня, почесал в бороде и обратился к соседу, жирному негру с лоснящимся от пота лицом, торговавшему колой. Негр тоже изрядно удивился, потом пошебуршал в недрах своей палатки и протянул мне местный «Вестник Кампиноса». Оба продавца с нескрываемым интересом стали наблюдать, что же я собираюсь делать с газетой. Уж не читать ли?
Мы застелили бумагой столик, высыпали рыбу, почистили, и, посасывая ребрышки, стали уминать пиво. Хорошо-то как, господи!
Бразилец, в восхищении от увиденного, показал большой палец.
— Вот так весь мир научим правильно жить! — приговаривал Гопа, обдирая хвостик.
Минут через десять на горизонте между рядами мелькнули наши лётчики во главе с бортрадистом Иванычем.
— Во дают! — заголосил Иваныч. — Пивбар устроили! Я всегда говорил, бортоператоры — самые отвязные люди. Не стыдно? Рыбка-то с икоркой? А ну-ка, подвинься..
Обрадованный появлением новых клиентов, продавец принёс откуда-то дополнительный столик со стульями и вытащил из морозилки запотевший ящик пива. Жирный негр одарил нас ещё одной газеткой.
— Неплохая командировка выходит, — завел разговор Иваныч, залпом выпив бутылку и вытерев мгновенно вспотевший на жаре лоб. — Добъем ресурс, заработаем, самолет в Ульяновск на форму, а мы в отпуск.
— Интересно, как там в конторе сейчас? — спрашивал Быков. И сам же отвечал: — Шурум-бурум небось.. Нового генерального ставят. Интриги плетут.
— Командир на базу звонил, пока тихо всё. А нам-то что? Летай себе и летай.. Меня больше волнует, где бы зимней резиной разжиться. Старая напрочь стёрлась. Хорошо бы в Эмираты заглянуть, там этого добра навалом.
— А тут если поискать, на рынке?
— Где тут? В Бразилии — зимняя резина?! Включи голову..
На столах уже выросли приличные холмики рыбьих очисток. Бутылки выглядывали из них, словно баллистические ракеты на старте.
Лётчики быстро ушли по своим делам.
Гопа строил планы:
— Сегодня больше ходить не будем. Покушать, поспать, да воздухом перед сном подышать. А покупки сделаем на последнем круге.
— Чего собрался покупать? Сам же говоришь, что одно дерьмо кругом.
— Да я всё о плитке думаю.. Ну и фруктиков свежих домой захватить.
Поболтали с полчасика «за жизнь», расплатились и отчалили. Услужливый хозяин на прощанье долго кланялся и приглашал заходить ещё, не стесняясь. В подарок он обещал годовую подшивку всей местной печати.
Утром техбригада во главе с бортоператорами, собрав вещи и упаковавшись в пузатый автобус, отправилась на погрузку.
Супервайзером оказался всё тот же лёхин бразильский кореш. Как и в прошлый раз, они с комфортом устроились на втором этаже, оживлённо болтая, пока шла работа. Те же коробки с сигаретами, те же ловкие водилы, духота и дизельный смрад в кабине. Даже солнце — то же, ядовитой жёлтой каплей свисает с неба. Впереди — очередной круг по трём континентам, дубль два. И ещё, и ещё..
А дома сейчас поздняя осень. Октябрь на исходе. Аллеи парка по колено усыпаны рыжей листвой. В голых ветвях печальных деревьев свистит ветер. Скорлупки каштанов хрустят и ломаются под ногами. К свинцовому, подернутому лёгкой паутинкой ряби пруду налипла стайка уток. Нахохлились, ёжатся от холода. Чуть дальше — старинный храм, старушки в тёмных платках тянутся на вечерню под строгий звон колокола. И такая кругом благодать..
День пролетел незаметно. Воткнули последнюю коробку, затянули сетки по периметру. Захлопнули кокпит. Начертили график центровки. Англичанин сверил накладные — сто тонн, ни граммом меньше. Вот и лётчики подтянулись. Скоро запустят двигатели, вырулят на взлёт. Короткая лезгинка бетонных стыков. Один и тот же бесконечный фильм..
Я валялся на кровати, медленно погружаясь в дрёму, когда вдруг услышал шум голосов снизу. Нехотя спустился. Навстречу мне шёл Гопа с хмурым лицом:
— Пришла беда, откуда не ждали!
— Что такое? — встревожился я.
— Глыба с Александрычем и техниками делал движкам холодную прокрутку. Беда! Один не крутится.
— В каком смысле?
— В физическом. Заклинило что-то. Стараются понять.
Под дохлым движком клубился экипаж. Взобравшись на стремянку, бортинженеры и заводской представитель из Запорожья копались в жерле мотора, подсвечивая фонарём. Все нервничали.
Спустя некоторое время причина неисправности была выяснена. Одна из семидесяти двух гаек, которыми крепится кожух, развинтилась и заклинила ротор. Действительно, беда. Чтобы туда добраться и поставить гайку на место, требуется разобрать мотор. Но самолёт — это вам не автомобиль. Без специального оборудования и бригады мастеров не обойтись. Пока они в Лондоне соберутся, прилетят, пока всё наладят — неделя минимум.
Настроение членов экипажа быстро гасло. Палыч убежал в диспечерскую отбивать телеграммы в Лондон о непредвиденной задержке. Выгодная командировка на глазах накрывалась медным тазом.
Гопа, движимый любопытством человека, души не чаящего в любого рода сложных механизмах, залез на стремянку, поглядел, повертел. О чём-то покалякал с инженерами. Затем выдвинул предложение:
— Надо эту гайку передвинуть в безопасное место. Есть там одна пазуха.
— Чем передвинуть? — спросил Стасик. — Рукой не достанешь.
— Нужна приспособа. Длинная, но хитрая, с изломом. У них здесь в порту ОГМ есть?
ОГМ — отдел главного механика. Царство станков, тисков, напильников, алюминиевой стружки и прочего слонячего хлама. Люди там работают молчаливые, замкнутые, с тёмными от работы руками в несмываемых масляных пятнах. Иногда их так и называют — отдел грязных мужиков. Там подобных железяк немеряно валяется.
Подтянули бразильца, объяснили ситуацию. Он засуетился и куда-то исчез. Вернувшись, сказал, что известил руководство, и оно готово помочь. Но придётся подождать.
Между тем завечерело. В тропиках темнота спускается не медленным вальсом, как у нас, а падает камнем на землю. Самолёт, цветы, здание аэропорта — всё, что ещё пять минут назад сияло красками, теперь еле виднеется в океане ночного мрака.
Командир посовещался с англичанином и огласил приказ: остаются только заинтересованные лица вроде него, бортинженеров и техников. Остальные отправляются в гостиницу. Ведь пока найдут железяку, пока её подрихтуют — пройдёт время. А ночью работать всё равно нельзя.
Запорожец усомнился в задуманном мероприятии. Скроив кислую рожу, он заявил, что на его памяти подобных прецедентов нет, и что он отрицает всякие там нештатные приспособы как класс. И, мол, не ждите никакого с его стороны содействия.
— Да и хрен с тобой! — запальчиво ответил ему Глыба. — Главное, не мешай.
Запорожец призадумался и решил остаться посмотреть.
Я сердечно попрощался с товарищами и поехал в гостиницу.
К полуночи вернулся Гопа. Весь кипел:
— И это называется ОГМ?! У меня в гараже инструменту в двадцать раз больше, чем у них! Валяется ржавый топор да моток проволоки..
— И что теперь?
— Завтра с утра искать продолжим. По идее, как возле всякого нормального аэропорта, здесь рядом свалка должна быть богатая. Там и посмотрим.
— А как запорожец реагирует?
— Молчит и киснет. Ноет, что с заводом необходимо согласование. Но выхода-то нет! Палыч заявил, что если рейс отменится, то фиг нам, а не суточные и часовые за последний круг. Так что действовать надо..
Гопа удалился на горшок, а я раскинулся на кровати. Не спалось. Внезапное происшествие встряхнуло мою однообразную жизнь. Вроде уже смирился с тем, что ещё летать да летать, а тут такое.. Я на эти деньги рассчитывал. С другой стороны — тоска накопилась беспредельная. Ничто не в радость. Даже не представляю, куда, в какой уголок земного шара нужно залететь, чтобы у меня проснулся хоть малейший, хоть крохотный интерес к окружающему миру. Воистину, ностальгия — страшная штука.
Гопа вернулся с горшка. Улёгся, поставил часы:
— Пораньше встану.
— Без меня обойдётесь?
— Однозначно. Валяйся, отдыхай.
Я лежал, вперив взгляд в потолок.
— Слушай, — говорю, — что-то у меня с «Русланами» длинные командировки не складываются. Год назад стружка в масле — с программы сняли. В этот раз — гайка разболталась. Не везёт.
— Пустая случайность, — отвечал Гопа. — Только не вздумай другим говорить. Авиаторы — народ суеверный, не так поймут. Я-то ничего, а вот остальные.. Давай спать..
Когда я проснулся, Гопи уже не было. Яркое солнце под мерный шёпот кондиционера сжигало занавески.
В ресторане пусто и тихо. Кто на самолёте, кто дрыхнет.. Один Женёк дожевывал арбуз, запивая соком.
— Что там у нас с распорядком дня? — спросил я. — Не в номере же гнить.
— Лёха перед отъездом сказал, что до обеда — свободное время. Я думаю, что и до ужина.
— Ясно.
Не заходя в номер, я отправился на прогулку.
Что мне нравится в тропических странах — никто никуда не торопится. На спешащего человека смотрят с опаской и недоверием. Действительно, ну что страшного, если ты опоздаешь на час или два? Или вообще не придёшь? Земля рухнет? Остановись, оглядись, покопайся в себе. Поймай внутри радость от свежего весеннего утра, купи у Рикарду чашечку ароматного и тягучего, как смола, кофе, приготовленного по старому бразильскому рецепту: очень крепкий и очень сладкий. Разверни газетку, обсуди с приятелем вчерашний матч. Хозяин включит радио погромче. Оттуда слышится бесконечное «тики-та», или одинокий мулат щиплет гитару, жалуясь на судьбу. Так, глядишь, и к обеду время подойдёт, а там — сиеста, четыре часа благословенного отдыха с панамой на глазах и недопитой рюмкой капиринью в потной ладони. К пяти часам можно выйти на улицу, заглянуть в магазин, но ничего не купить, а так просто, полюбоваться. Вечером — обратно к Рикарду, к телевизору, где Дон Педро изменяет Марианне, а она ни о чём не догадывается, и все кругом волнуются, переживают, а одна негритянка, занявшая сразу всю скамейку своим бескрайним задом, даже слезу смахнула..
И только поздним вечером, ложась в нагретую женой постель, вспомнишь, что хотел с утра куда-то идти, кому-то что-то сказать, но не вспомнишь что, и, засыпая, пробормочешь под нос: завтра, всё завтра..
Гопа подъехал после обеда. Шумно отфыркавшись и отсморкавшись в ванной, он переоделся и стал рассказывать:
— Нашли на свалке приспособу. То есть сначала железяку нашли, а потом правили до нужной кондиции. Операцию производил сам, но под чутким руководством. Загнал таки гайку эту злополучную в пазуху. Лежит себе смирно.
— И чего? Летим дальше?
— Непонятно. А вдруг ещё какая развинтилась?
— Так как же?
— Сейчас во все концы командир с Палычем факсы шлют. В контору, в Лондон, на завод. Запорожец весь в противоречиях. Летать да зарабатывать хочет, а отвечать боится. Хохол, что поделаешь.. Думаю, что круг закончить нам разрешат, а дальше вряд ли. Лететь-то теперь следует осторожно, чтоб гайку из пазухи не расплескать. Особенно на взлёте. Стрёмно, конечно, через океан..
Сиесту провели в койках, усложняя воздух густыми послеобеденными испарениями. Отдохнув, я позвонил Полу.
— Как жизнь?
Поток брани в ответ. Потом успокоился:
— Нормально. Не спрашивай ни о чём, сам не знаю. Вечером совещание с командиром соберём.
— Информируй.
Гопа опять зазвал гулять. Пока ходили, он всю дорогу вздыхал:
— Ну и парашники здесь работают, в ОГМе. Никак не успокоюсь. Они что, не ремонтируют здесь ничего, что ли? Пускай, типа, ржавеет и ломается. Хотя по ихней погоде — чему ржаветь? Вон, машины, допотопные, а по тридцать лет колесят. И хоть бы цветочек один рыжий на кузове..
Свернули к рынку, глотнули пива. Встретили техников.
— Глянь, — твердил Валера, протягивая руку, — часы приобрёл фирменные. Ролекс. Написано: для высокогорья и до шестидесяти метров в глубину. Противоударные. Давно мечтал. Всего шесть баксов.
Стасик наяривал шоколадки:
— Сроду таких не ел. Лучшие в мире. Дешевле бананов.
Мы зашли в супермаркет.
— Может, тоже конфет набрать? Всё равно домой возвращаемся.
Купили по огромному пакету сладостей. Гопа напомнил:
— Ещё фруктиков для порядка взять надо.
— А довезём ли? Не сгниют ли?
— Мы их в грузовой кабине разместим, там холодно, как в погребе.
Ананасы, манго. Незнакомые волосатые плоды обошли стороной.
Я заглянул в музыкальный киоск. Выбрал популярную кассету, с «тики-та», на память. Уже дома, в Москве, дам её послушать знакомым на радио. А через полгода из окон домов по всей огромной родине будет слышаться до боли знакомый бразильский мотив..
В отель вернулись, сгибаясь под тяжестью сумок.
За ужином у китайца Лёха сообщил: дали добро на перелёт. Везём табак в Таллин — и домой, разбираться с двигателем. Хорошо, что хоть круг закончить дают. Но перед каждым взлётом — молимся.
На оставшиеся бумажные фантики набрали пива в дорогу.
А монетки так и остались звенеть в кармане.