Загад не бывает богат. Мечты полковника о скором вводе в строй не собирались совпадать с действительностью. Всю весну оба «Руслана» протомились без движения на базе. Полностью снаряженные, начищенные до блеска, окруженные гурьбой тоскующих техников.. Руководство отмалчивалось, но ходили нетвердые слухи, что англичане, подписав контракт, специально держат нас на земле, чтоб не сбивать выгодные им цены. Зарплата платилась в срок, но, учитывая отсутствие ее главной составляющей — налёта, минус прочие добавки, не положенные дебютантам неба, радости она не приносила. Цветков с другим инструктором, Игорьком, нас подбадривали как могли, однако настроение упорно катилось вниз.
Наконец, в начале июня на нас с неба упала командировка в Сочи. С разворотом, туда-обратно. Требовалось перевезти десяток важных машин. Оплата — по внутренним расценкам, которые ниже подорожника. И то — хлеб..
По авиационным законам первый рейс я должен был лететь с инструктором Юриком Цветковым. Многолетние приятельские отношение, сложившиеся за те почти десять лет, что мы были знакомы, этим летом подверглись легкой корректировке. Теперь нас тащило по жизни в одной упряжке, но я служил рядовым подчиненным, а Юрик — начальником. Энергичным, бойко знающим дело. Того же он требовал и от меня. Сложность заключалась в том, что уровень его требований многократно превышал уровень моей подготовки, а амбиций у нас обоих было хоть отбавляй. Что придавало нашей совместной работе дополнительный колорит.
Я был послан на самолет заранее, с утра. В целях общего ознакомления с процессом. Прошел медосмотр. Пульс, давление.. Посмотрите в глаза.. Когда последний раз были в рейсе.. А никогда!
В кармане мялись какие-то бумажки, переданные мне накануне Юриком. На плече болталась сумка с рабочей одеждой: затертыми джинсами, кроссовками и старой футболкой. Казенное хэбэ, полученное на складе неделю назад, плотное и тяжелое, мне показалось неудобным и осталось дома, в кладовке. Так до сих пор там и висит.
Миновав охранные кордоны, я поднялся по короткой лестнице на борт. В полутьме обесточенного самолета туда-сюда мотались незнакомые тени, громко перекрикиваясь. Ко мне приблизился здоровенный мужик с красным лицом в выцветшей серой форменной рубахе. В просветах ее ворота мощно кучерявились седеющие волосы.
— Бортупиратор пришел! Новенький! — весело заорал он. — А где Цветков?
— Документы в штабе готовит.
— А ты чего пришел так рано?
Я смутился:
— Помочь направили.
Мужик засмеялся, потом громко, насколько возможно, прокричал в глубь салона:
— Гарик!
В дальнем углу шевельнулась тень.
— Да!
— Тебе помощь нужна?
Пауза. Слышно шипение гаснущего окурка.
— А хрен его знает. Это самое, может, колеса зашвартовать..
Мужик взял меня за плечо, другой рукой махнул в сторону Гарика.
— Иди, он тебе скажет. — Плотный запах чеснока от его дыхания опалил мне лицо.
Гарик встретил меня зубастой улыбкой. Не вставая с алюминевой лавки, намертво прикрученной вдоль борта, он протянул руку, представился. Судя по темным от мазута ладоням и маслянистой робе, Гарик был слоном.
Пёстрое семейство авиатехников делится на подотряды слонов и спецов. Первые, механики и двигателисты, занимаются самолетом как таковым — стальной махиной, состоящей из великого множества железяк, тросов и колес, так и норовящими погнуться, расплестись и стереться. Загадочная взаимосвязь поведений этих железяк, подробно описаная в талмудах руководства по авиаоборудованию, обеспечивает слонам беспокойную, тревожную жизнь. В жару и мороз, в снег и дождь, облепив самолет со всех сторон стремянками, сотрясая воздух руганью и смехом, в потемневших до черноты спецовках, будто муравьи, они снуют туда-сюда внутри и снаружи, творя малопонятную для непосвященных работу. Комплект их инструмента начинается с тривиального лома, заканчивается крестовой отверткой в палец толщиной. На любом борту обязательно есть закуток, и не один, набитый ржавыми обломками диковинных форм и размеров, неизвестного предназначения, уважительно называемый слонами ЗИПом, то есть запчастями. К чему и от чего — никому, кроме них, не догадаться. Узнать слонов легко — по развитой мускулатуре и обветренным, привыкшим к любой гримасе климата, лицам. Откуда повелось называть их слонами — тайна, уходящая корнями, видимо, к первым летательным аппаратам братьев Райт.
У спецов другая жизнь. Их вотчина — паутина приборного оборудования, сплетенная разноцветными электрическими жилами по всему самолету. Их инструмент — ручной чемоданчик отверток и электронных тестеров. В чистых спецовках щеголяют они по салону и кабине, тут и там вскрывая незаметные люки и лючки с пучками проводов под крышкой. У каждого свой набор опекаемых приборов, у одного радио, у другого — электрика. Частенько видишь, как после полета кто-то из спецов тыкает тестером у двадцать последнего шпангоута в какой-нибудь датчик размером со спичечный коробок, а рядом трое слонов с матюгами катают полутораметровые колеса. Впрочем, когда надо, спецы становятся слонами, с самыми минимальными полномочиями, вроде поднести-подержать-затянуть. Работу-то общую делают.
Гарик вытащил еще одну сигарету, сосредоточенно прикурил. Пластковая бутылка, на треть заполненная окурками, наготове стояла на лавке под его рукой.
— Вы это, бортпитание оформили?
Я вспомнил про бумажки, вытащил их, разгладил.
— Эти?
— Ага. Надо бы получить жратву, нам-то некогда. Машина есть?
— Нет.
— Ихний автобус того, долго ждать можно. Это самое, сейчас Витек притащится, тогда съездишь с ним.
Говорил Гарик не спеша. Фразу обычно начинал с короткой запевки, после чего шел мучительно долгий подбор нужных слов. Сразу видно — человек дела.
Я неуверенно присел рядом с вонючей бутылкой, стараясь не измазаться об лавку. Гарик заметил:
— Ты бы поднялся наверх, переоделся. Зачем чистое-то пачкать..
По-морскому крутая складывающаяся лестница ведет от пола перпендикулярно вверх на второй этаж, в салон техсостава, располагающийся сразу за центропланом в задней части самолета. В передней части находится салон летчиков с комнатами отдыха экипажа. Туда ведет своя лестница, сразу от входной двери в самолет.
Я поднялся. Половина нашей летной жизни будет проходить в жилом салоне, поэтому надо рассказать поподробнее.
Налево от люка водружен штатный (входящий в стандартное оборудование самолета) кухонный агрегат, довольно потертого вида, с ШЭДом (шкаф электрический духовой) для разогрева пищи и двумя кипятильными баками с нажимными краниками. На полке теснятся грязные и чуть почище кружки, тарелки, ложки. Ящички под полками забиты пакетиками с аэрофлотским сахаром, солью, одноразовой посудой. За кухней располагается туалет из двух кабинок, направо и налево. Левый, как я потом узнал, обычно не работает и служит слонячей помойкой. Между кабинками вырисовывается герметичная дверь в самый хвост самолета, где хранятся огромные оранжевые чемоданы с документацией по оборудованию. Вокруг кухни там и сям валяются тщательно зашнурованные спасплоты, служащие главным образом (и слава богу!) сиденьями для курильщиков. В углу, возле аварийного люка, крепко сбитой кучкой, чтоб не рассыпались, обычно сложены мешки с овощными припасами: картошка там, лучок, капустка.. Но это в долгих командировках, сейчас там было пусто.
Прямо напротив входа привинчено пассажирское кресло — место человека для связи с кабиной летчиков. Висят наушники с микрофоном. Связной дежурит по два часа в течение полета, по необходимости отвечает на вопросы пилотов, потом меняется. Бортоператоры тоже участвуют в этом процессе, но нас, как правило, ни о чем не спрашивают и просят позвать кого-нибудь из техсостава, чаще всего — двигателиста, для умного разговора с бортинженером. Единственное, что иногда нужно от нас летчикам — дополнительная информация по грузу, прочно зашвартованному ремнями и цепями и лежащему смирно в грузовой кабине на первом этаже. Посмотреть на него из салона в полете можно через перископ — угловатую трубочку с линзами, устремленными фокусом вниз. Регулируя угол обзора, можно видеть края ящиков, стоящих у последних шпангоутов. Следить в перископ приходиться на взлете и на посадке, чтобы убедиться в монолитности конструкции во время предельных нагрузок.
Сидящий на кресле легко дотянется до закрытой на хлипкую дверцу полочки напротив. По идее там должны лежать всякие оперативные технические бумажки: наряды на работу, инструкции и так далее. По жизни полочка битком набита порнографическими журналами, с увлечением листаемыми связным в часы одинокого дежурства. Коллектив сугубо однополый, женщины и сексуальные меньшинства отсутствуют. Коллекция журналов регулярно пополняется.
Дальше в кабине располагается столовая. Прикрученые к полу ряды самолетных кресел, по три в каждом, окружают четыре массивных стола. Предпочтение отдается тем, что справа по полету, так как рядом стоит пара небольших холодильников. Там мы храним мясные и молочные запасы. На стоянке, когда электричества в самолете нет, холодильники очищаются. Изредка это сделать забывают, и тогда вонь протухшей еды долго преследует окружающих. Спиртное не киснет и не гниет, поэтому может храниться в холодильниках долго. Но долго не хранится.
Специально сделанная техниками на заре освоения самолета перегородка с вмонтированной фанерной дверью отделяет от столовой спальню. Дверь занавешена плотной шторой и защищает спящих и засыпающих не только от света, но и от шума столующихся, порой весьма бурно, коллег. Кроватей там, насколько припоминаю, десять или одиннадцать. У каждого — свое место. На полу под кроватями хранятся сумки, обувь, рабочие тряпки. Под матрасом гладятся парадные штаны. Большой свет включается при подлете к аэродрому, чтоб разбудить народ, и на стоянке. Но есть слабенький ночник, это если что-то требуется найти в темноте.
В самом конце спальни расположена малюсенькая раздевалочка. На стальной трубе болтаются пластмассовые плечики, по которым мы аккуратно развешиваем форменные пиджаки с рубашками и брюки в импортных командировках, чтоб не помять. Сейчас здесь тоже было пусто.
Я одел рабочее, сложил чистые вещи в сумку. Снизу послышались голоса.
— Ты это, где ходишь?
— А чё?
— Колесами займись.
— Успеется, дай переодеться.
— Там наверху бортоператор, сгоняй с ним за питанием.
— Тогда переодеваться не буду.
Заскрипела лестница. Из люка вылез плечистый детина с лицом пьющего Ромео. Его большие серые, чуть нагловатые глаза навыкате выдавали склонность к невербальному общению.
— Витек, — представился он.
Поздоровались.
— Зачем переоделся-то? — спросил Витек. — Так и будешь в рванье по порту раскатывать?
— Да вроде все чистое, стираное.
— Ладно. Только пропуск не забудь.
Мы вылезли из самолета, подошли к старым жигулям морковного окраса:
— Вот моя ласточка. Сиденье сзади опустим, всё влезет.
Пока ехали в цех бортпитания, хмурый Витек жаловался на судьбу:
— Сейчас опять шипеть будет.
— Кто?
— Жена. Она там, в цеху бортпитания работает, сегодня ее смена. Утром не разговаривала, толкалась.
— Обидел чем?
— Так я что-ли? Всё брат ее, шурин. Позавчера у дочки день рождения было, он заскочил, говорит, «на пять минут». Ну мы с ним и схлестнулись, давно не виделись..
— Напились?
— Ужас.. Это он все: давай-давай, давай-давай.. До сих пор в большой комнате на диване валяется.
По салону машины мягко расплывался теплый туман перегара.
— А ему на работу-то, что, не надо?
— Да какая там работа! Смех один.. Вот раньше, когда я только женился, он нормальным был человеком. На грузовом складе работал, сам понимаешь. Потом выгнали.
— За что? Проворовался?
— Пропился.. На каре чуть начальника не задавил. Ужас! Потом в бассейне электриком устроился. Ненадолго. По пьяни нагрев включил, заснул. Хорошо, тренер первым воду перед сеансом попробовал. А там — кипяток! — Витек радостно захихикал.
— Тоже выгнали?
— А как же! Еще от тренера получил по полной. Потом вахтером каким-то гаражи охранял. Его там собаки покусали.. А он всё квасит и квасит.. Уж что только не делал, и зашивался, и кодировался. Подождет немного — и опять.. Сил нет.
— Семья-то есть у него?
— А как же? Жена привыкла, за столько лет. Дети взрослые.. Он им помогает.
— Это чем же?
— Бабками. Он теперь — целитель! Народный.. Зглазы всякие, гадания, привороты, отвороты.. Народ ведь у нас совсем чумной стал, во всякую хрень верит. Шурин оденется поприличней, побреется — и давай руками махать! Жена говорит, лучше б себя от водки заколдовал..
Машина отстановилась между зданиями аэропорта. Витек выскочил, юркнул за ворота. Через минуту те медленно открылись. Мы заехали в кривой дворик, где мордатые мужики укладывали картонные ящики у подьезда. Мы живо перебросили их в багажник и поехали обратно.
— Нормалёк! — Витек явно приободрился. — Жена отошла, бутербродики с икоркой сунула, говорит, осторожней там, в рейсе. Будешь?
— А как же!
Когда подъехали к самолету, там уже вовсю шла работа. Приехали летчики, с ними Цветков. Увидев меня, он нарочито медленно, вразвалочку, подошел к машине. Мы раскрыли багажник и отгрузили ящики на борт.
— Без проблем? — спросил Юрик.
— Нормально, — осторожно ответил я.
— Значит, так. Всё выполнять, что я скажу, быстро и чётко. Или что Лёха Шевьёв скажет, — Юрик показал рукой на краснорожего мужика, встретившего меня утром. Тот энергично ругался с кем-то из технарей. — Он старший инженер самолета. Помогать техникам во всем. Если что непонятно — спрашивай меня.
— Ясно. Командир кто?
— Вова Котов. Владимир Владимирович. — Юрик сделал строгое лицо. — Без дела не шататься! Что-нибудь возьми, ходи, вкручивай, натягивай — в общем, работай. Чтоб без нареканий, и так на нас косо смотрят.
Насчет разногласий между нами и техниками я был в курсе. Во всех компаниях, где летают «Русланы», должность бортоператора числилась в штате техсостава авиатехнической базы. На нее назначали опытного слона. Он же обычно являлся и старшим техником на борту. Но наша контора пошла другим путем: бортоператоры входили в состав экипажа. Числились в авиаэскадрилье. Нам шла зарплата за часы налёта. На форменных погонах гордо реяли золотые лычки. При том, что практически ни один из нас не мог внятно объяснить, почему самолеты летают, а не падают, как всякая железка. Я уж не говорю о взаимодействии механизмов поднятия рампы.
Причины этого неортодоксального решения терялись в тумане. То ли руководство не хотело давать лишнюю самостоятельность техсоставу. То ли желало иметь возможность пристраивать своих блатных людишек (каковыми мы почти все и были). То ли еще что-то.
Естественно, техникам это не очень нравилось. На нас они смотрели как на убогих партизан в действующей армии. Исключением был Юрик Цветков, двадцатилетний стаж работы в конторе которого отсекал излишние разговоры. Отчасти благожелательно техники относились и к Гопе, за его беззаветную любовь к ручному труду.
С другой стороны, летчики нас тоже не жаловали. Для них мы были самозванцами, невесть откуда попавшими в славные ряды избранных. Что тоже понятно. Большинство из них отпахало немало лет на внутренних рейсах, чтобы потом бороздить просторы импортного неба. Получать суточные и часовые. Привозить богатые подарки жёнам.
В общем, мы были гнилой прослойкой между двумя уважаемыми, коренными народностями.
Я взялся перетащить ящики с питанием наверх, в нашу кабину. Цветков строго взглянул:
— Ты поделил питание?
— Не понял?
— Сначала надо разделить еду на две части, для летчиков и для нас, по количеству. Впереди — двенадцать человек, нас столько же. Согласуй, кто чего жрать хочет. Ё-моё..
Я поймал за рукав тихо курившего в сторонке Толяна, одного из немногих знакомых мне пилотов. Тот отобрал нужную половину еды, кликнул своих, и они понесли рассыпающиеся в руках картонные ящики наверх, к себе. Я занялся тем же самым.
Через полчаса народу прибавилось. Какие-то мрачные люди в темных, плотных не по жаре костюмах озабоченно поглядывали на часы. Наконец, на поле появилась кавалькада черных легковушек, обрамленная гаишными джипами с мигалками.
— Приехали, — возбужденно сказал Юрик. — Сейчас начнем грузиться. Вон, Леха переднюю рампу побежал открывать.
Перед глазами разворачивалось фантастическое зрелище. Вдруг что-то ухнуло, и самолет стал медленно наклоняться вперед. Это первые три из пяти по каждому борту стойки шасси, стравив давление, синхронно начали уменьшаться в высоте. Присев, огромная махина была похожа на пьющую воду птицу. Нос самолета, гулко задрожав, пошел задираться кверху, пока не уткнулся прямо в небо, щелкнув крепежными замками. Обнажилось перекрытое стальной рампой жерло грузовой кабины. Опять ухнуло, расчерченная силовыми балками рампа, до того стоявшая вертикально как стена, стала опускаться, раскладываясь по-игрушечному на три неравномерных звена. В какой-то момент показалось, что длины их не хватит, но техники ловко помогли откинуться последнему звену, разбитому на подвижные части.
Так и хочется сказать: и наступила тишина. Отнюдь. Воздух полнился гомоном людей, шумом силовой установки, фырчанием заждавшихся машин.
— Вперед! — Юрик смачно плюнул на бетон. — Я буду заводить автомобили внутрь, а ты помогай техникам их швартовать.
Легко сказать. Если бы я умел это делать..
Поднявшись в грузовую кабину, я осмотрелся. Техбригада под Лехины крики формировалась в многорукий механизм, приводящий самолет в чувство перед полетом. Неподалеку Гарик сосредоточенно вынимал из жестяных полок цепи и ремни. Заметив меня, позвал помогать:
— Это, ты клади их на лавки, кучками. Чтоб не искать. И крокодилы захвати.
Крокодилами называют специальные устройства с винтами и защелками, крепящие цепи к замкам в полу самолета. Набрав сколько можно, я не спеша разложил их вдоль лавок по приблизительному алгоритму.
Тем временем Цветков руководил погрузкой. Изящным жестом он показывал шоферу место, куда заезжать. Хлопок ладони по капоту обозначал стоп. Закончив с одной машиной, Юрик бежал за другой. На ходу кричал:
— Ты чего стоишь? Работай!
Я подошел к машине. Вокруг никого не было. Я беспомощно огляделся и стал завинчивать крокодилы в замки.
— Далековато. Поближе надо, — за спиной стоял длинный парень в аккуратной спецовке. Его французский профиль четко выделялся на фоне светлого проема рампы.
— Да я не очень-то знаю, — говорю. — Давай вместе.
Он показал, как правильно надо швартовать. Где протягивать цепи, за что цеплять. Парня звали Женя. Спец, приборист. Я переставил крокодилы, со второго раза завинтил цепь, вроде получилось. Приободрился, окрыленный первым успехом. Стал проявлять рискованную самостоятельность. Швартуя следующую машину, я с такой силой принялся затягивать цепь, что проходивший мимо водила охнул:
— Ты ж ее покорежешь! Со всем с ума сошел? Это не просто тачка, а специальная!
Куривший рядом Юрик мягко его успокоил:
— Всё нормально, мужик. Сейчас ослабим цепь, не кричи.
Я с любопытством рассматривал салон машины через дверное стекло.
— Мужик, а зачем вам спидометр? Вы что, смотрите на него?
— Обычно не всегда.
— Так заменили бы его на две кнопки — быстро и очень быстро. А внутрь можно залезть?
— Нельзя.
Я вспомнил правила перевозки машин из руководства по погрузке.
— У нас грузовая кабина негерметичная, так что надо крышку бака чуть-чуть отвинтить, чтоб не раздуло в полете.
— Запросто. — Водила ослабил крышку.
— И окна чуть приоткрыть.
— Здесь окна не открываются.
Я озадаченно посмотрел на Юрика. Тот спросил:
— А дренаж-то какой-нибудь есть?
— Есть, — твердо ответил водила.
— Покажи.
— Дренаж есть. — В голосе водилы мелькнули стальные нотки.
— Понял, — сказал Юрик, потом повернулся ко мне: — Давай, работай. Проверь остальные машины. Потом центровку рассчитывать будем.
Погрузка продолжалась чуть больше часа. Внутри самолета было не продохнуть от вони газовавших машин. Глаза обильно слезились.
Всё это время летчики мирно курили у трапа, подставляя лица июньскому ласковому солнцу. Изредка кто-нибудь из них заходил в грузовой салон, с озабоченным видом покачивал головой и быстро убегал обратно на свежий воздух.
Наконец, все машины были погружены и зашвартованы. В последний раз пройдясь по салону и проверив натяг цепей, я поднялся наверх. Цветков уже колдовал над центровочным графиком, представляющим собой чертеж грузовой кабины в продольном срезе со множеством миллиметровых линий. Хитрая кривая показывала динамику размещения груза.
— Простец! — Юрик удовлетворенно хмыкнул. — Не глядя загонял, а вышло как в учебнике. Тридцать тонн как ни размещай, всё тип-топ получится. Учись!
Я уважительно взглянул на график.
— А заправку учитывал?
— А чего там учитывать? Туда-сюда часа четыре лету, умножь на тринадцать. Фигня.. На всякий случай, уточни у бортинженера.
Через минуту я карабкался в кабину к пилотам. Рампу к тому времени уже закрыли, кокпит вернулся на прежнее место. Экипаж вовсю занимался своими делами: щелкали тумблеры, приглушенные голоса вели непонятные служебные разговоры. Я поинтересовался, где найти бортинженера. Мне сказали, что он курит внизу.
Отставной майор Глыба был неотделим от своей фамилии. Сорок с лишним лет назад отважные родители махнули тяжелым кайлом над куском скалы. Махнув еще раз — этим и ограничились. Отчаянно рыжая голова с вечно удивленным лицом плавно переходила, минуя шею, в могучие плечи. Длиннющие руки оканчивались волосатыми лопатообразными ладонями в крапинку. Редкий самолетный болт или гайку он не мог отвинтить тремя пальцами. Рост его был соответствующий, под два метра.
Вообще, субтильное телосложение не в моде у летчиков. Влияют то ли первоначальный строгий отбор, то ли малоподвижный образ жизни. Тощие попадаются в основном среди бортрадистов. Да и те с годами матереют..
Я вежливо осведомился насчет заправки.
— Шестьдесят тонн. Многовато. — Говорил Глыба короткими фразами, отрывисто, в телеграфном стиле. — Везти то нечего. Смех один.
— Мы там долго стоять-то будем?
— А что?
— Да так.. Может, искупаться успеем..
— Не успеем. Разгрузимся — и домой. К жене под сиську.
Мощным потоком слюны он загнал окурок в старую банку.
— А через пару дней — обратно. Забирать это стадо. Мы в Минск давеча так же летали. — Глыба заковыристо выругался. — Не работа, а хрень сплошная. Ни денег, ни налета. Куда командиры смотрят?
— От них-то разве что зависит? Это англичане, «Хэви-лифт». — Так называлась британская контора, которая динамила нас с контрактом.
— Так теребить их надо! Каждый день! Факсы слать, там, телексы разные.. — Он еще раз выругался и полез на лестницу.
Я вернулся к своим.
Лёха уже сидел в связном кресле с наушниками. «На ушах», как мы говорим. Юрик разбирал ящики с питанием. Самые нетерпеливые засовывали свои порции в ШЭД разогреваться. Людей в салоне было полным-полно. Я заметил среди них водилу, который давеча ругался.
— А шофера тоже с нами летят? — спросил я у Юрика.
— Ага. И техники ихние, автомобильные. Веселый народ..
Наши технари рассредоточились. Кто курил на тюках, кто ел. Чужим выделили два стола слева, они тут же вытащили карты и принялись резаться в козла. У некоторых из-под подмышек вызывающе торчали блестящие пистолеты в кожаных кобурах.
Последним в салон поднялся двигателист Мухин. Осторожно опустил крышку люка, чтоб не вдарило по ушам. Грязными руками аккуратно извлек из пачки сигарету и распластался на матрасе спасплота.
Двигателисты уверенно держат первое место среди всего техсостава по степени чумазости. Постоянно видишь их склонившимися со стремянки в черную дыру мотора. А там — масло, копоть..
Самолет мягко тронулся и покатился по бетону к взлетной полосе, ведомый огромным тягачом. Я присел на табурет у единственного иллюминатора, маленького, с чайное блюдце. Мимо безмолвно проехал длинный ряд самолетов на стоянке. Остановились, тягач отъехал. Взревели моторы, набирая силу для взлета. Начался разгон. Под ногами застучал пол на стыках бетонных плит, все быстрее и быстрее. В окне замелькали деревья, столбы, потом вдруг ушли куда-то вниз, пол отвердел, налился тяжестью, вдавил тело в сиденье. Мы летели.
Я покопался в питании, выбрал котлету по-киевски, разогрел, налил чаю. Рядом присел Юрик.
— Ну как? — спросил он.
— Вкусно.
— Литерное питание. Не то, что в обычных командировках. Ты в перископ-то смотрел?
— Да так, глянул. Вроде все на месте.
Народ толпился перед кухней, тасуя в руках тарелки и чашки. Особенно старался полный парень с крупным мясистым лицом. Где-то я его видел..
— Стасик наяривает, — Юрик перехватил мой взгляд. — Самый крупный специалист по харчам. В командировках его к баку не подпускают, пока каждый супу себе не нальет.
Я вспомнил. Стасик учился в одном институте вместе с братом моего приятеля-одноклассника, говорят, даже в аспирантуру собирался. Сто раз его в поселке видел. Как он здесь оказался?
Юрик предложил полежать, отдохнуть. В спальне одинокий Женька что-то вытрясал из сумки. Я выбрал свободную кровать (а они все были незаняты, рейс-то короткий), развернул скрученную постель и плюхнулся на матрас.
Закрыв глаза, я старался ни о чем не думать. Ни о спеленатых цепями машинах внизу, ни о новых знакомых, оживленно шумевших за ширмой. Таким образом противостоял потоку неизвестной, чужой информации.. Ровный гул двигателей будто ватой обхватил голову, убаюкивая.. Кто-то тряхнул за плечо:
— Вставай! — Седая голова Юрика склонилась надо мной. — Подлетаем.
Надо же. Раньше я никогда не умел засыпать в самолетах.
— Хоть бы кроссовки снял, взапреешь ведь. — Юрик озабоченно нахмурился. — Давай, как только люк откроется — бегом вниз, проверь груз.
— Расшвартовывать?
— Ни в коем случае. Пока не присядем и не откроемся — кури.
Я вышел из спальни, сел к иллюминатору. Техники собирали рассыпаные по столу доминошки, перешучивались, заряжая себя энергией перед привычной работой. Водилы невозмутимо продолжали мусолить карты.
За окном в ярких солнечных лучах переливалось оттенками изумруда теплое море. Седые барашки волн накатывались друг на друга, все сильнее притягивая к себе самолет.
Наконец, шасси коснулись бетона, дробь неровной полосы отозвалась в ногах.
Мухин открыл люк и весело нырнул вниз. За ним потянулись остальные техники. Я вклинился между ними, скользнул по лестнице, спрыгнул с лавки и стал проверять швартовку, стуча ногами по натянутым цепям. Потом подошел к входной двери, возле которой уже вовсю курил техсостав.
Самолет в последний раз дрогнул и остановился. Сверху спустились летчики из своей кабины. Иваныч, старший бортрадист, ловким щелчком по коробке отправил в рот сигарету и рукой дал знак открывать дверь. Леха отпер замки, скинул на бетон короткую лесенку. Я высунулся наружу. Сразу ощутил резкий контраст между зябкой прохладой грузовой кабины, еще не отдавшей земле накопленный мороз высоты, и сочинской полуденной жарой. Между прочим вспомнил, как я гулеванил на здешних пляжах в молодости. Э-эх..
Сбоку образовался Глыба.
— Нравится? — спросил он.
— А что толку.. Мимолетное виденье на пару часов.
— Да-а.. Стасик, — Глыба поймал за рукав Стасика. — Проверь масло, давно не летали. Леха, у меня на табло непонятки, — он увлек за собой Шевьёва в кабину.
Вышел Котов. Попросил у людей закурить. Юрик спросил у него насчет разгрузки.
— Сейчас люди подойдут, ответственные, и начнем. Как груз-то?
— Высший класс, — ответил Юрик. — Сам заехал, сам выедет. Легкота.
Пообсуждали погоду. Через полчаса подъехали такие же мрачные мужчины в костюмах, какие нас провожали в Москве. Котов скомандовал открываться. Когда все было готово, мы с Юриком сняли цепи и крокодилы. Машины в обратном порядке скатились с рампы и исчезли где-то за зданием вокзала.
— Ну, вот и все. Закрываемся. — Юрик потянулся и зевнул. — У нас еще питаньице наверху, пора греть.
— Не спеши, — сказал стоящий рядом Иваныч. — Котов в диспечерскую побежал. Закроемся и подождем.
— Зачем?
— Так надо. Есть мысли у кое-кого.
Какие мысли? Я разложил швартовочные атрибуты по ящикам, улегся на лавке. Техники откуда-то вытащили драный мяч и с энтузиазмом принялись гонять его по опустевшей грузовой кабине. Кожаная сфера опасно свистела над головой.
Прошли полчаса, час.. Народ заволновался.
— Чего ждем? — спрашивем у летчиков. Те таинственно молчали.
Рождались нелепые слухи:
— Может, обратно уже пора увозить? Или чего потеряли в дороге? Каким образом?
В самый разгар вольнодумных разговоров появился Котов. Его тут же окружили.
— Значит, так. — Владимирович стрельнул сигарету, с видимым удовольствием затянулся, сверкнув золотой фиксой. — Остаемся здесь.
У нас глаза на лоб полезли.
— Это как?
— Очень просто. Место дислокации — гостиница «Петербург». Завтра остальные литеры прилетают, вместе будем жить. Бесплатное трехразовое питание, и все такое.. Стоянку для самолета тоже бесплатную выцаганил. Отлет — предположительно через три дня. Предположительно.
Во, думаю, дела. А у меня денег три копейки. Хорошо, хоть плавки взял.
Котов продолжал:
— Сейчас автобус придет, так что собирайте вещи.
— Разрешите поинтересоваться, о каких вещах идет речь? — заговорил Стасик. — Я в спецуху переоделся еще в Москве. И больше ничего нет.
— Сходи на рынок и купи, — посоветовал Глыба.
— На что? У меня в карманах только старые талоны на молоко. Даже щетка зубная отсутствует.
— Так, — заметно раздражаясь, продолжал Котов. — Эстеты могут из гостиницы не выходить. О чем разговор? Надо держать себя в тонусе. Сами знаете, всякое может быть.. Вон, Архипов — как пионер, всегда ко всему готов. Берите пример с него.
Седой как лунь старший бортинженер Архипов, в просторечии Александрыч, уже волочил к выходу огроменную сумку, из которой боком торчали меховые унты.
Мы с техниками поворчали для приличия и полезли наверх. Разворошили сумки, переоделись. Стасик, чертыхаясь, отмывал замасленные руки. Через десять минут раздувшийся от людей автобус катил по дороге из Адлера в Сочи.
Сколько может проспать человек за сутки? Часов семь-восемь. А если накануне он встал в пять утра? Ну, десять. А если на ночь было выпито, да в хорошей компании? И если никакие мысли посторонние не тревожат?
Ответы на эти вопросы мы искали с Юриком на следующий день после заселения в гостиницу. Поспав ночью, сходили на завтрак. Вернувшись в номер — прилегли. Заснули. Чему в немалой мере способствовал проливной дождь за окном. К обеду — встали. Опять поели. Дождь не прекращался. Опять прилегли. Незадолго до ужина мы одновременно проснулись и, продрав слипшиеся глаза, минут пять лежали, уставившись друг на друга. Ливень смывал остатки пляжа в море.
— Да-а, — задумчиво сказал Юрик. — Это дело не дело. — Он броском вскочил с кровати. — Мать честнАя, чем ночью-то заниматься будем?
Никогда не думал, что летние Сочи могут быть такими. Пасмурными, сырыми, неприветливыми. Из всех гостиниц нам выбрали наихудшую. С одной стороны — дорога, с другой — забор. Прямой выход к морю отсутствовал. На выбор предлагались два пути. Первый — через пансионат «Арктика» — пятнадцать минут ходьбы по тротуару вдоль шоссе, уговаривание сварливой охраны, еще десять минут до пляжа. Второй путь — мимо санатория «Русь», обшарпанного, как и сама страна, — выводил на девственно чистый берег без малейших признаков цивилизации в виде ларьков и забегаловок. Приходилось сигать через двухметровый забор, после чего опять-таки попадаешь на пляж «Арктики». Альтернативный маршрут — канатная дорога — был на ремонте.
Эти краеведческие изыскания были проделаны вчерашним вечером, еще солнечным и теплым. Две группы туристов, состоявших из пилотов и техников, двумя вышеописанными дорогами почти одновременно пробрались к желанной цели — круглой пивной под навесом в двух шагах от ласковых волн. Разведка местности прошла без безобразий — выпили по кружечке, искупались, повалялись на песочке. Успев на ужин, так и остались в гостинице отсыпаться. Мол, куда от нас море убежит.
А оно не убежало. Оно спряталось под свинцовым покрывалом дождя.
Юрик оделся, взял в руки одеяло, попытался сложить, потом скомкал и бросил.
— Так, пошли есть.
— Сколько можно? — ответил я.
— Три раза в день, согласно распорядку.
Мы спустились вниз в столовую. Она была наполовину занята летчиками и стюардессами нашей конторы — днем прилетели пассажирские борты. За остальными столиками сидели водилы, охранники, связисты и прочие живые символы важных рейсов.
Отужинав в компании пилотов, мы решили заскочить в местный бар, расположенный в соседнем помещении.
— По соточке? — После дневного сна Юрик выглядел на редкость свежим и бодрым.
— Даже не знаю.. У меня в кармане червонец жене на цветы. И всё.
— Ладно, чего-нибудь придумаем.
Цветков принес два стакана и блюдце с колесиками лимона.
— Два рубля всего за сто грамм! Как в магазине..
Чокнулись за удачный отдых.
Я озабоченно продолжал:
— Так все-таки, как насчет денег? Может, занять у кого?
— Ты что? — возмутился Юрик. — Побираться? Не позорь.. Есть у меня мыслишка..
Я принес еще по стаканчику.
— Тут столько народу, — Юрик зыркнул глазами по сторонам, — без супервизора вряд ли обошлось.
— Это кто такой? — удивился я.
— Супервизор, он же флайт-менеджер, он же флайтмастер-фломастер — человек, который занимается обеспечением рейса. Бумажки, накладные, а главное — деньги. Наличные. Платить за стоянки, заправки, гостиницу. Я уже заметил пару людей из нашей коммерческой службы. Наверняка они.
— Ограбить хочешь?
— Зачем так сразу? Взаймы попросить, в конторе отдадим.
— А у них есть лишние бабки?
— Есть, они всегда с запасом берут. Вот и на нас, русланщиков, теперь непредусмотренные расходы. Есть деньги, уверен. Главное — опередить остальных нищенствующих.
— Тогда — за фломастеров!
Утром за завтраком Юрик изловил худого коммерсанта с изможденным лицом и непроницаемо черным дипломатом в руках. О чем-то с ним пошептался, позвал меня.
— Нормалек, кредит открыт. Номер шестьсот двенадцать. Только без рекламы.
Я поднялся на лифте, взял деньги, вернулся в номер. Юрик озабоченно нюхал подмышки у рубахи:
— Да-а, долго нам здесь не продержаться.
— В принципе, можно постирать.
— Ага. И голым ходить весь день. Не высохнет по такой погоде.
Дождь прекратился, но небо тоскливо хмурилось.
— Гулять! — скомандовал Цветков.
— Может, кого возьмем, за компанию?
— Пошли к пилотам.
Летчики жили на одном этаже с нами. Мы ткнулись в номер к Иванычу. Тот гостеприимно вынул из-за тумбочки начатую поллитровку, потянулся за стаканами. Юрик отрицательно покачал головой:
— С утра лучше чего-нибудь лёгенького. Как насчет погулять?
— Так мы давно с Быковичем собрались, вот выходим уже.
— Ты ж без штанов.
— Я в шортах. По последней моде — коротких.
В номер ввалилось еще несколько летчиков. Флегматичный Толян, дамский любимец Муратов и Быков, штурман, с мощной шеей и энергичным взглядом.
— Алё, подстанция! Давай, давай, — заторопили они, — все ушли уже.
Выйдя из гостиницы, свернули налево, к санаторию. От влажного асфальта шел изменчивый серый пар. Быков, обильно жестикулируя, подвел нас к скромному ларьку на перекрестке.
— Вот, — говорит, — то, что нам всем необходимо. «Улыбка» анапского разлива, свежайшая. Пальчики оближешь.
— А где ее пить? — возразил Иваныч. — На пляже? Невдобняк.
— Не спеши. Всему свое время.
Набрали бутылок в пакет. Позвякивая, спустились по извилистой тропинке вниз.
— Стоп! — сказал Быков. — Теперь направо.
— Там же кусты?
— Там не только кусты.
За зарослями акации нам открылась радостная картина. Небольшой павильончик был окружен высокими столиками, у которых шумели незнакомые люди с сизыми лицами. Хозяин принес стаканы, закуску. Сладкое вино приятно расслабляло. Выглянуло солнышко. Хорошо-то как!
Неспешные разговоры крутились вокруг женщин и полетов.
— Позавчера мне контингент арктический не понравился. — Пилот Муратов смахнул муху с красивого лица. — То с детьми, то лицо кобылье. И фигуры не очень.
— Так чего ты хочешь, — активно откликнулся Быков, — жизнь на северах тяжелая, с надрывом. Некогда фитнесами увлекаться. По мне — так нормальные девчонки, плотные, крепкие. А тебе все тощих подавай.
— В тощих — вся сила, — возразил Толян. — До изнеможения иногда доходишь. Главное, чтоб в руках помещалась.
— Это всё избирательно. У Глыбы, например, в руках любая поместится.
— То-то он в Марселе от кассирши-негритянки в магазине отойти не мог.
— Глыба от негритянок всегда тащится. Говорит, люблю кучерявых.
— У вас одна физиология на уме, — возразил Муратов. — Женщина должна быть красивая, с приятным лицом. И умная. Чтобы разговор с ней вдохновлял на дело.
— Ага. — Быков долил остатки вина по стаканам. — В Джибути ты о чем с лысой эфиопкой беседовал?
— Ничего не понимаешь. Это — экзотика. Постижение непостижимого. — Муратов сосредоточенно выпил, потом с грустью добавил. — Где теперь эти Джибути?
Вокруг заливались веселые птицы. Тучи окончательно рассеялись, ароматы цветущей зелени расплывались в воздухе.
В разговор вступил Иваныч:
— Я накануне интересовался, оказывается, наши списались с англичанином из «Хэви-лифта». Как там его, забыл. Пидер какой-то.
— Питер Смит, — уточнил я.
— Во-во, он самый. Обещает в июле рейсов на двести часов, вылезать из кабины не будем.
Помню я этого англичанина. Жирный мужик с хитрым лицом. В мою бытность компьютерщиком он устроил семинар для нашего руководства, типа «как правильно управлять авиакомпанией». Рисовал на доске витеиватые схемы, упоминал лизинг, маркетинг и менеджмент. В конце спросил, долго ли еще нам выплачивать кредиты за самолеты.
— Никаких кредитов платить не надо, — ответили ему.
— Это как?
— Так. Самолеты — полностью в нашей собственности.
Смит опешил. Переспросил еще раз, отложил желтый мел, вытер руки и говорит, радостно так:
— Так чего вы ждете? На кой вам сдались эти сложности? Летайте, бомбите до упора, не вынимая, пока ресурс у техники не кончится. Потом всё продайте, а деньги — себе.
Вот и весь менеджмент.
Муратов взглянул на часы.
— Ну мы, в натуре, на пляж пойдем или как? Время к обеду движется.
Мы спустились к санаторному пляжу. Море заманчиво катило волны. Подошли к забору, отделявшему санаторный песок от арктического. Передавая сумки друг другу, взбирались наверх, потом весело спрыгивали. Последним шел Иваныч. Сказав, что сейчас докурит и пойдет, он задумчиво прислонился к ржавым прутьям. Мы неспешно зашагали вдоль берега. Вдруг сзади раздался сдавленный крик.
Иваныч, уже по эту сторону забора, изощренно матерился, держась за щиколотку.
— Что случилось? — Мы подбежали к нему.
— Подвернул, мать её..
Быков философски заметил:
— Нечего по утрам водяру хлестать.
— Ты еще тут! — гневно закричал Иваныч.
Кое-как донесли его к морю. Сняв шлепанцы, опустили ногу в набегавшие волны. Прозрачная вода смущенно пузырилась между суставчатых пальцев.
— Так больно? А так? — Муратов мял иванычеву ступню.
— Так — да. Ё-е..
Сидевшие рядом на песке тётки испуганно отползли подальше.
— Перелома нет. Вывих голеностопа, — авторитетно заявил Муратов. — Только я не помню, то ли холод нужен, то ли растирать.
— Наверняка растирать, — подтвердил Быков, — чтоб мышцы разработались.
В четыре руки они принялись активно массировать ногу пострадавшему. Тот, стоически сжав зубы, отвернул голову и смотрел на горизонт, туда, где море сливалось с небом, где лилипутские корабли давали простор перспективе.
— Ну все, хорош, а то оторвете. — Иваныч привстал и медленно заковылял по песку.
Минут через пятнадцать мы добрались до круглой пивной. Сели под навесом. Иваныч ожесточенно курил. Нога его распухла и посинела. Муратов и Быков с интересом разглядывали отдыхающих, распластавшихся на ломаных лежаках.
— Смотри, а вот эта ничего, ничего.. Попка кругленькая, холеная, ножки неплохие. Сейчас перевернется, посмотрим, что там у нас с грудью.
— Да нет, вон слева прошла, в синем купальнике. У-ух.. Взгляд — как у львицы.
— Не, моя лучше. Так, переворачивается.. М-мм.. Я бы ей отдался на пару ночей, если б она мне заплатила.
— Не дождешься. Тут кроме нас хватает кроликов. Кавказцы какие-то ходят, высматривают.. Смотри, смотри, две подружки, с ума сойти! А-а, они с хахелями..
Мы с Юриком взяли пива, захрустели чипсами. Благодать! Никогда не чувствовал себя так свободно. На ближайшие дни все предопределено, от меня ничего не зависит. Скажут — полетим, скажут — поедим. Исключен минимальный риск в действиях. Строгий алгоритм жизни. Но с возможностью импровизации.
Толян, спохватившись, указал нам на время.
— Обед через полчаса! А у нас Иваныч инвалидный. Не успеем..
Герой дня, насупившись, цедил джин с тоником. Быков неохотно отвернулся от баб:
— Пошли, что-ли..
Встали. Иваныч едва ступал на больную ногу. Разумеется, пошли другим путем, через «Арктику». Кое-как выбрались с территории, асфальтовая дорожка вела круто вверх к шоссе.
— Иваныч, может тебя под руки взять или понести?
— Совсем охренели! Может, еще на носилках потащите? Сам я..
Он свернул с дорожки в сторону лесонасаждений, выбрал на земле дубину потолще, перехватил ее двумя руками и зашагал, опираясь на палку. Голый по пояс, небритый, в мятых шортах и босиком, он напоминал древнего пилигрима.
Выйдя на шоссе, поймали машину и усадили туда Иваныча с летчиками. Сами, не торопясь, радуясь долгожданной южной погоде, потопали к гостинице пешком.
После обеда, сладко отдохнув с полчасика, Цветков завел назидательный разговор.
Люди его возраста (а он старше меня на десять лет, что, правда, мало сказалось на его внешности) вообще склонны учить других, особенно если это подчиненные. Быть начальником, хорошим начальником — большое искусство. Мало ощущать себя опытнее и мудрее, важно — научиться уважать ум другого. В этом отношении Цветков выглядел лучше многих других руководителей, с которыми я сталкивался в жизни. Ну а характер — у кого он удобный? В конце концов, ко всему привыкаешь.
Известную долю натянутости нашим в общем-то приятельским отношениям придавал тот факт, что в его команду я попал по протекции мало знакомого ему крупного летного начальника. Привычная система координат в моем случае неожиданно искривлялась. С этого он и начал:
— Учти. Ты должен стараться больше других в два раза. Даже в три.
— А чем это я от других отличаюсь? Слабоумием? Немощью? На них посмотришь — такие же вроде. Все с нуля начинаем.
— Другие сюда попали через меня и Серегу Горяшко. Мы их строго отбирали, и за них отвечаем. Они нам обязаны, и будут землю рыть, чтобы остаться.
Горяшко — зам генерального по летной работе, большой дружбан Цветкова.
— А что, — спросил я, — есть вероятность, что кого-то уберут?
— А как же! Восемь человек на два борта, да еще слухи ходят, что летать будут не парами, а по одному.
— Происки?
— Не без этого. Так что первый на выбывание ты. И никто тебя не защитит. К тому же Сан Саныч, наш генеральный, какого-то родственника пропихивает. А штаты — заполнены. Осознаешь ситуацию?
Ситуацию я осознавал лучше некуда. Со временем, повертевшись в летной среде, я понял, что там отнюдь не всегда ценятся профессиональные и человеческие качества. Главное — быть в обойме нужных людей. Что вступало в кричащее противоречие с предыдущим опытом моей жизни.
— Так что же мне, увольняться? Дикость какая-то..
— Не торопись. Ты работай, старайся. Может, и обойдется все.
В этом весь Юрик. Сначала напряжет, потом, смилостивившись, успокаивает.
Солнце заманчиво щурилось сквозь шторы.
— Интересно, — я сменил тему, — как там Иваныч? Может, проведаем?
— Обязательно, обязательно проведаем! Нам к летчикам ближе надо быть, все-таки вместе в экипаже. Только без панибратства, они это не любят. Ты человек им чужой, контора наша непростая. Исключить вероятность быть непонятым — никак нельзя.
— А технари?
— Здесь — разгул демократии. Да и ребята хорошие, без закидонов. Один Мухин чего стоит.
Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел герой предыдущей фразы. Долго жить будет, подумал я. А главное — счастливо и безмятежно.
— Ну как настроение? Тоже без денег тоскливо? — В глазах Мухина сверкал немой вопрос.
— По разному, — уклончиво ответил Юрик. — Вы-то чем занимаетесь?
— На пляже разминались, волейбольчиком. Искупнулись. Погодка-то шепчет. — Взгляд Мухина с любопытством скользил по комнате в поисках следов роскошной жизни. — Все-таки плохо на югах без денег. Что было — вчера в баре прохохотали. Э-эх.. Куда соберетесь — зайдите.
Когда Мухин ушел, Юрик расслабленно проворчал:
— Вот что значит плохая информированность. Всегда надо думать о сложностях заранее.
— Может, поможем ребятам?
— Может поможем, — протянул Юрик, потом зевнул во весь рот, вытер заслезившиеся глаза. Призадумался.
— В принципе, — продолжил он, — завтра улетать, денег нам хватит. А с технарями всё веселей. Пошли, подышим воздухом.
Пустынную тишину санаторного пляжа периодически нарушали ленивые крики техников, безмятежно перекидывавших облезлый мяч над песком. На общем фоне выделялся Стасик, радовавший взгляды одиноких отдыхающих широкими семейными трусами в бледную розочку. Поодаль Гарик с Витьком играли в карты на гостиничном полотенце. Предложили присоединиться. Пока играли, я опосредованно, через реплики окружающих, знакомился с остальными технарями.
— Во Трофимыч даёт! Как козел молодой прыгает.
— Староват он для волейбола.. Шестьдесят уж.
— Фигня! Он в командировках водку пьет да зажигает — дай бог каждому! Вспомни Мадрид.. Лёне, Лёне скинь, бляха муха..
— Лёне скучно без велика. Простора нет.
— Он что, велосипедист?
— А то! По полю наяривает между самолетов, как только охрана пускает..
— Он, это, говорит, ни на какую тачку свой самокат не променяет, говорит, всё здоровье у него через спорт.
— Да какое здоровье, в него рюмку не нальешь.
— На чужие он тебе литр выдует, жмот просто..
— Это у него от старости, к климаксу дело идет.
— А на первый взгляд — крепкий, не старый.
— Посмотрим, какой он крепкий, в командировках.. Валер, завязывай, пузо натрешь! Иди, у нас уже партия поспевает..
Команде потных спортсменов наскучило прыгать, и они весело окунулись в прохладное море.
Подошел Мухин.
— Просил же зайти, упираторы. — Игривым движением он сбросил одежду и с разбега нырнул под волну.
Накупавшись, техсостав разлегся на казенных тряпках поверх песка. Мягкое вечернее солнце, ни ветерка. Закроешь глаза — и только плеск воды слышится.
Нирвану нарушил Мухин.
— Так как насчет вечера? Надо бы денег найти. Летчики не дадут.
— Ладно, — ответил Шевьёв, — и так перекантуемся. Все равно завтра домой, не погуляешь.
— А вы чего, не знаете? — Мухин привстал. — Еще три дня сидим здесь, пока наши олигархи не кончат совещаться.
— Хорош болтать..
— Да вы чего? Я Котова встретил сейчас по дороге, он рассказал.
Народ заволновался.
— Это ж пытка какая-то, — начал Витек. — Без денег, в обносках — как бомжи.
— Ты хоть в джинсах, — завистливо пробурчал Стасик, — а я в спецовке совсем уже взопрел. И плавки бы не помешали. Приходиться от народа прятаться.
— Я тогда на самолет съезжу, за великом, — сказал Леня, — чего дурака-то валять.
— Я тебе съезжу, — пригрозил Шевьёв. Потом добавил: — Надо уточнить.
Как раз мимо шел Толян по направлению к арктическому забору. На вопрос Шевьёва он лаконичным кивком головы подтвердил информацию о продлении командировки.
Я тихонько толкнул Юрика:
— Что делать будем?
Юрик внимательно посмотрел на меня, закурил и, ухмыляясь, раскрыл ребятам секретную тайну денежного мешка на шестом этаже. К удивлению, приступ энтузиазма это сообщение вызвало не у всех.
— Так отдавать же надо будет, — заворчал Стасик, — из дома нести. У жены возникнут вопросы.
— Кормят, поят, к морю пускают — чего еще надо, — поддержал его Лёня.
— Вам бы всё на халяву! — возмутился Мухин. — Витек, пошли быстрей, пока деньга не кончилась у фломастера.
— После нас, — сказал Юрик.
Часов в девять, предварительно заглянув для бодрости в бар, решили прогуляться до пивной. Компанию возглавлял заметно прибавивший в оптимизме Мухин, потом шли Витек с Валерой и мы с Юриком. В аръергарде задумчиво шагал Стасик. Сумерки надежно скрывали изьяны его костюма.
Вокруг пивной широким полукругом были расставлены столики. Внутри под навесом уже вовсю гудели летчики во главе с Быковым. Скромно присев сбоку, мы заказали бутылочку под салатик. Стасик ограничился пивом.
— Двадцаточку только перехватил, — оправдывался он, — так, по мелочи.
Пока допивали бутылку, Мухин успел познакомиться с дамой неопределенного возраста в ядовито-красном пиджаке, сидевшей через столик спиной к нам. Женский контингент вообще преобладал сегодня в заведении. Тут и там мелькали накрашеные губы, короткие летние платья. Воздух пьянел от парфюмерных ароматов.
— Интересно, — спросил я у Юрика, — а куда подевались местные аборигены? По идее, они должны тут на крыльях любви летать. И нас шугать.
— Есть информация — с ними проведена работа определенными лицами. До окончания визита — чтоб никаких экцессов. Вот они и исчезли от греха подальше. Тем не менее передвигаться по одному начальством не рекомендовано.
Откуда-то изнутри пивной доносилась томная музыка. Редкие танцующие жались по темным углам. Мухин окончательно переместился за столик к алой особе и принялся энергично опустошать его содержимое, надо сказать, весьма небедное. Там стояло шампанское, ликер и куча шашлыка с салатами. Особа жеманно улыбалась, периодически поворачивая к нам лицо, широкое и плоское, как лопата.
Валера, полнеющий молодой человек с вечной улыбкой на лице, не преминул откомментировать потерю бойца:
— Серега в своем репертуаре. Нас на бабу променял. Вот что значит хороший допинг. Жаль только, очки в номере оставил.
— Торопиться не надо, — Витек оторвался от салата, — еще не вечер. Вон их сколько кругом, сами подойдут.
— Да, — согласился Стасик, с грустью вытряхивая последние капли из бутылки в фужер, — бабы летом на югах — страшное дело. Как с цепи сорвавшиеся. Не успеваешь уворачиваться.
— Что-то на тебя они слабо клюют.
— У меня аура сейчас неудачная. Одежда, быт.. Да и денег могло быть побольше..
Ликующий Мухин подсел обратно.
— Обалдеть! Сама подливает, уговаривает поесть, попить. А в глазах — пожар! Сейчас, говорит, подружка подойдет, переодевается. Вы как? Кто поддержит?
— Если подружка такая же — я пас, — сказал Витек. — Ты бы очки нацепил, вгляделся — ей же лет сто. Старуха Изергиль.
— Так оно и лучше, самый сок. Отказа не будет. И последствий никаких.
Мимо прошла загорелая девушка с крепкой фигурой. Ее живые карие глаза с любопытством стреляли вокруг. Подобрав узкую юбочку, она ловко проскользнула мимо нас и села рядом с мухинской мамзелью. Витек, чуть не сбив Валеру со стула, ринулся к ней и тут же пригласил на танец. Девушка засмеялась, повесила сумочку ему на плечо и обвила руками шею. Мухин жалобно застонал.
— Вот как надо, — заметил Валера. — И женщина приличная, и быка сразу за рога. Быть сегодня подвигу.
Мухин дернулся к пустой бутылке, опять застонал, угрюмо встал, подошел к своей особе, нехотя предложил руку. Дама скинула пиджак, обнажив костлявые плечи, и прилипла к нему.
Две пары одиноко качались в сумерках.
Стасик озабоченно проворчал:
— Что-то мы едим плохо. Желудка совсем не чувствую.
— Так закажи халдею пожрать, — сказал Валера. — Только на свои.
— В том-то и драма, что не хватит.
— Тогда молчи.
Стасик пожевал губами, мысленно что-то прикинул, потом настороженно огляделся, подошел к дамскому столику и, прихватив тарелку с шашлыком, вернулся обратно:
— А то больно жирно им будет, и девочки, и еда с шампанским.
— Ликерчику бы тоже захватил.
— Нехорошо, женщины обидеться могут, — ответил Стасик и с заметным удовольствием принялся за еду.
Надо сказать, кушал Стасик впечатляюще. Без суеты и торопливости. Ни одного лишнего движения. В то же время — ни секунды простоя. Отработанными движениями ножа и вилки еда измельчалась на мелкие части и отправлялась в ритмично работающий рот. Всё внимание — процессу, никаких разговоров и отвлечений. Взгляд устремлен в тарелку. Оттенки вкусовых ощущений передаются слабой мимикой бровей. Хлеб всегда под рукой, отламывается пальцами. Уничтожается всё — до последней крошки. Абсолютная, недостижимая гармония жизни.
Я спросил у скучавшего Юрика, почему здесь только наш экипаж, ведь в гостинице полно летчиков с пассажирских литеров.
— Сразу видно — слаб ты в современной летной жизни. Ни фига не знаешь, кроме своих компьютеров.
— А чем те летуны отличаются от наших?
— Многим. Нашим всё по барабану, если кто и стучит, то до руководства не доходит, а если и доходит, то внутри разбираются. К тому же большинство наших — не наши. Из армии взяли. Те, кто в конторе давно работают, особо не светятся. Сегодня рядом друг, а завтра в Токио на неделю летит он, а не ты. Хотя должен ты. Плюс всякого рода межполовые отношения вмешиваются.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Ты, вообще-то, за них не беспокойся, я не думаю, чтобы они скучали очень уж сильно. Тоже безобразничают — но в номерах. К тому же Сан Саныч тут, он сам не пьющий, спортсмен. А ну как проверить захочет?
Сан Саныч, наш генеральный директор, действительно славился импульсивными решениями. Ребята рассказывали, как в Марселе сразу после рейса он чуть ли не силком затащил их во взятую напрокат (по личной карточке) машину и повез «смотреть на Париж». Пять часов туда, пять обратно. Там слонялись полусонные. По возвращении вздремнули пару часов — и в обратный путь. Чуть не умерли без отдыха. А ему — хоть бы хны.
Стасик отставил в сторону пустую тарелку, вытер салфеткой рот.
— Ну что, по хатам?
— Наверно, — поддержал его Валера.
— А эти, — Стасик махнул головой в сторону нежно ворковавших неподалеку за столиком пар, — озабоченные?
— У них своя дорога.
Я вопросительно поглядел на Юрика.
— Мы посидим, — ответил он за нас обоих.
Когда ребята ушли, мы заказали еще графинчик. Стало пошумнее, из под навеса периодически разносился неестественно громкий смех. Девушки наших друзей куда-то отлучились, оставив кавалерам под охрану свои сумочки. Мухин с Витьком, разгоряченные, раскрасневшиеся, тут же начали добирать остатки спиртного. Внезапно перед ними нарисовался Быков. Нам был хорошо слышен его диалог с Витьком.
— Дорогой, в натуре, ты чего делаешь?
Витек ошарашенно посмотрел на Быкова:
— А чё?
— Ты зачем мою девушку уводишь?
Витек чуть не подавился рюмкой:
— Почему твою?
— Потому что я первый ее заметил. За столик посадил, угощение накрыл, баксов на сто. И мымре этой тоже.
— Но-но, — вяло запротестовал Мухин.
— А ты с ней танцуешь, обнимаешься, — продолжал Быков. — Кто девушку ужинает, тот ее и имеет.
— А у неё что, на лбу написано, что к ней не подходить? — Витек искренне удивлялся. — И потом, я здесь сижу минут сорок уже, а тебя и видно не было.
— Она отлучилась переодеться, а мы засиделись внутри. Да какая разница, — не унимался Быков, — она что, ничего тебе не сказала?
— Про тебя — ничего. И вообще, мы уже купаться собрались. Голыми.
Быков растерянно смотрел на Витька. Так попасть..
— Давай, пусть она сама решает, — разумно предложил Витек. — С кем и чего. Вон они возвращаются.
Дамы подошли к столику. Витек отозвал свою подругу в сторонку, к ним присоединился Быков. Окончательно сгустившиеся сумерки мешали видеть всю картину разбирательств любовного треугольника. Изредка доносились обрывки неласкового разговора.
— Ну их всех! — Юрик взял сигареты со стола, сунул в карман. — Вечно одно и то же. Пошли, что ли..
Идти пешком по ночному Сочи — не самое веселое занятие. Озираешься на каждый куст. Случайная тень на дороге обходится за километр. Вдалеке слышны хлопки то ли шампанского, то ли пистолетных выстрелов.
Но воздух — какой воздух!
После завтрака, выйдя во двор подышать утренней прохладой, мы столкнулись с Витьком и Мухиным, шедшим навстречу. Черные круги вокруг глаз, шатающаяся походка..
— Там еще кормят? — хрипло спросил Витёк.
— Идите скорее, закрываются уже. Откуда вас несёт?
— Оттуда..
Мухин был более словоохотлив:
— В антисанитарных условиях.. Один номер.. Кровати в полуметре.. Никакого интима..
Мы их подбодрили как смогли. Два товарища исчезли в дверях столовой.
Подошел Толян. Сосредоточенно покурил, потом сообщил:
— Там Котов брифинг собирает в десять. Сказал — всем быть.
Брифингом с легкой руки Сан Саныча именовалось любое собрание нашего творческого коллектива, которые генеральный, по рассказам летчиков, устраивал чуть ли не ежедневно. Обычно весь разговор сводился к обсуждению дальнейшей работы и на девяносто процентов состоял из монолога самого Сан Саныча. Вопросы задавать опасались, предвидя неадекватную реакцию. Зачем нас собирал Котов — оставалось только догадываться.
— Может, командировку какую затевают, прямо отсюда? — вслух рассуждал Юрик. — Так ведь загранпаспортов нет ни у кого.
— Кроме Александрыча, — предположил я.
— У него всегда с собой три паспорта. Синий, еще синий и красный.
— Зачем два синих?
— Пока визы делают — по второму летают. Ты, кстати, еще не сдал на американскую? — Юрик быстро наехал на меня.
— Так не говорили пока.
— Не говорили.. Смотри, настоящие рейсы начнутся — поплачешь.
В номер к Котову мы еле втиснулись. Там уже расположились летчики, кто стоя, кто сидя. Техсостав отсутствовал. Монолог командира был в самом разгаре.
— ..Не будем показывать пальцем, и так все ночью слышали. И видели! В пол-третьего посреди этажа на карачиках войну затеяли. Рыцари, бляха муха.. Да еще простынями обернулись. Хуже связистов, ей-богу. Хорошо, Сан Саныч не видел. Дежурная до сих пор бледная.. Дайте сигарету..
Самые виноватые смущенно переглядывались. Остальные пыжились от смеха.
Котов продолжал:
— До каких пор всё это? Думаете, если отдых, так расслабиться можно до отказа? Одни ноги ломают, другие безобразничают вовсю..
Грустный Иваныч сидел в кресле, периодически попивая воду из графина. Его неестественно распухшая ступня была заботливо укутана в грязноватый бинт.
— Значит, так. — Котов встал в ленинскую позу с далеко вытянутой рукой. — Никаких кабаков! Никаких «Улыбок»! Максимум — пивко у пляжа. В десять часов — отбой. Лично проверять буду. Если кого где замечу — не обижаться. У меня — всё. Вопросы?
После брифинга народ медленно разошелся по номерам. Юрик подытожил:
— Мать честная, оказывается, самое интересное-то ночью было. А мы спали..
Покурили, зашли к Иванычу. Тот уже лежал на кровати и читал книгу.
— Интересная?
— Ерофеев. Бенедикт. Аж слезу прошибает, до того правда.
— Как нога-то?
Иваныч аккуратно перечислил все запрещенные в официальном русском языке слова. Причем адресовал их в основном в сторону Быкова и Муратова:
— Эскулапы хреновы! Я тут осторожно у наших девок справки навел — в холод надо было сразу ногу поместить, а не массировать. Массажисты, етить их налево.. У меня комиссия через месяц, куда я это, — он показал на перебинтованную ступню, — дену?
Не к месту в номер постучал и зашел Быков.
— Как здоровье? — участливо спросил он.
В ответ Иваныч метнул в него книжкой с такой силой, что та вылетела в коридор.
— ВЛЭК ты за меня проходить будешь? Полюбуйся.. — и расшнуровал бинт.
Зрелище действительно было печальное. Лодыжка и ступня, разбухнув до размера валенка, переливались малиново-фиолетовыми оттенками. Быков присвистнул.
— Может, врача вызвать?
— Ага. «Скорую». Чтоб все видели, какой я красавец. Лёд тащи, прикладывать буду.. И книжку занеси.
Мы вышли в коридор. Быков отнес книгу и присоединился к нам с Юриком, рассуждая вслух:
— Холодильников в номерах нет, но должны быть в столовой. Пакет есть?
— Найдем.
Набрали льда, отнесли Иванычу. Тот поблагодарил сквозь зубы и занялся оздоровительными процедурами. Быков попытался помочь, но был гневно отослан подальше:
— Лучше б обезболивающего принес какого..
— Так Котов запретил!
— Мне можно. Как больному. Я же не дебоширю по ночам..
Через минуту Быков уже разливал по стаканам лекарство из высокой бутылки.
— Как ты быстро обернулся, — удивился Юрик.
— Это презент от вашего Витька. За вчерашнее неуважение к личности.
Разговорились. Про вчерашнее Быков вспоминал неохотно, только махал рукой. Естественная реакция человека, истратившего по глупой ошибке деньги на чужой праздник. Ночной кошмар в гостинице он вообще не упоминал.
Беседа вертелась вокруг болезней, медицины и ВЛЭКА.
— Иваныч, — начал Быков, — а помнишь, как Сергеича, бортинженера нашего, в Ларнаке прихватило?
— Это который списался недавно? — переспросил Юрик.
— Ну да, — подтвердил Иваныч, — он бы до ста лет летал, будь его воля. На комиссию чуть ли не с телевизорами приезжал, раздавал, лишь бы свидетельство продлили. Болячек столько накопил, что к концу его уже можно было как экспонат в мединституте демонстрировать. Что-то я слышал про Ларнаку в эскадрилье..
— Так вот, — продолжил Быков, — мы тогда эстафетой летали, на «тушке» большой, с отсидкой три дня. Ну, в гостиницу только заселились — а Сергеича радик прохватил.
— Кто? — не понял я.
— Радикулит. Бортинженер, он же снаружи самолета часто бывает, с техниками смотрит железяки, щупает их. Не техников, а железяки.. За сорок с лихвой лет службы да по нашим климатам студёным радик приобрести — как два пальца.. И прохватил он его капитально — ни сесть ни встать. Мы туда-сюда — что делать? С нами Архипов был, так он вспомнил дедовский способ. Сняли с петель дверь в номере, раздели Сергеича, и положили на неё. Так всю дорогу и пролежал, с ложечки кормили. А обратно-то как лететь? То есть долететь-то долетим, как Сергеича до кабины транспортировать? Одели мы его потеплей, Александрыч шинель дал, у него с собой имелась, хоть и апрель был на дворе.. Автобус нас к самолету подвез, а там уже пассажиры вовсю толкаются, заходют помаленьку. Мы Сергеича под белы рученьки и, как манекен, потащили по трапу. А жара — за тридцать! Сергеич бледный весь, в шапке, в шинели, ни жив ни мертв, пот по лицу течет. Пассажиры на нас смотрят и балдеют.. Вот, думают, какой крендель везет нас сегодня.. Чуть билеты не рванули сдавать, девки наши их успокаивали.
— Так он сам списался-то? — спросил Юрик.
— Сам.. Где ж ты видел такого летчика, чтоб сам небо бросил. С суточными и часовыми.. Скажешь тоже..
ВЛЭК, или, по-простому, медкомиссия, для летного состава — больная тема. Случается она раз в год. Самые ушлые подгадывают под неё отпуск, за счет чего выигрывают лишний рабочий месяц. Состоит медкомиссия из двух этапов. Сначала сдаются анализы, снимается кардиограмма, причем в нескольких вариантах, наиболее жёстким из которых является так называемый «велосипед», когда ты, облепленный датчиками, крутишь педали на велотренажере. А нагрузка всё увеличивается, увеличивается.. Если стукнуло больше сорока — приходится еще делать снимок головы. В общем, по полной программе для космонавтов.
У тех, кто давно летает, проблем с анализами нет. Все лаборантки знакомые. Пилоты кучкуются, выбирают самого наглого, и с подарками засылают в лабораторию. Полпред просовывает голову в окошко и громко спрашивает:
— Девчонки, вам чужая моча нужна?
Там, конечно, крики, смех. Вручается обильный конфетно-колготочный презент и через некоторое время томящиеся в ожидании пациенты получают бумажки с правильными лейкоцитами и билирубинами.
Опыт показывает, что кардиодела тоже не являются сложным препятствием, если, разумеется, действительно ничего серьезного в работе сердца нет. Достаточно три-четыре дня не выпивать и не напрягать здоровье тяжелой физической работой, погулять в парке с детьми, попить пустырничка, выспаться как следует — и хороший результат не замедлит себя ждать. Хотя возможно всякое. И тогда цена хорошего результат измеряться будет уже не в колготках..
Второй этап — самый важный. Осмотр тела врачами. Вроде диспансеризации в детском саду. Набор докторов — стандартный. Терапевт, хирург, окулист, лор, невропатолог, стоматолог. Если что-то нашли, могут направить на обследование к другим специалистам, а то и в больницу на недельку. Полежать, подумать о своем здоровье.
Летчик пришел к пульманологу, специалисту по дыхательным путям. Доктор листает карту, спрашивает:
— Так сколько вы выдуваете?
— Ну, литра полтора.
Доктор хмурится:
— А тут написано — четыре.
— Так то ж красного!
И это не анекдот. Сложные, противоречивые отношения связывают врачей и летчиков. Каждый год одни и те же лица, одни и те же слова.. Каждый доктор мечтает найти что-то скверное в самочувствии обследуемого. Тот интенсивно противодействует. Презумпции невиновности — нет. Любой здоровый априори считается больным. Терапевт внимательно листает анализы, водит пальцем по кардиограммам. Рукав тонометра плотно сжимает предплечье, пульс пойман коварной рукой. Увы, ничего плохого.. Вперед, к хирургу. Тот вальяжен: разделись, поприседали — раз-два.. Рост, вес.. Что-то поднабрали вы, батенька, за год-то. Может, с обменом веществ что? Анализы как, в порядке? Вы смотрите, повнимательнее, я за вами послежу.. Окулист с шахтерским банданом на голове. Тающий алфавит стекает по стенке. Указка тычет в буквы, складывающиеся в странное слово почти на иврите.. Так, подсветим, закапаем.. И тут всё в порядке. Жаль.. Лор, старенькая бабуся с обманчиво елейным лицом. Крутит на стуле как на волчке. А теперь резко — прислонились к спинке прямо! Встали, прошлись.. Что-то пошатывает.. Сели, закрыли левое ухо. Москва, восемь, девятнадцать.. Теперь правое.. Странно, всё слышит.. Открыли рот — курите, нет? Красноватое.. А что это язык так держим? Ну-ка, подобрали.. Ага! Да у вас зубы нелеченые! Так и запишем в карту. У стоматолога были? Как — не надо? Очень даже надо! Бегом.. К невропатологу. Тот загадочно улыбается, просит расслабиться, игрушечным молоточком обстукивает коленки, водит перед глазами. Стоматолог.. Здрасьте, Мария Ивановна, как здоровье? Вам наш зубной звонил, да? Да вылечу я всё, вылечу.. Как пять нулей? Откуда они взялись, ума не приложу. А сколько можно? Только три? Ай-яй-яй.. Да я уже записался к своему знакомому, он в мостах король, через пару недель как Кикабидзе зубатый буду, вы только распишитесь.. Вот, и славненько.. Да-да, обязательно покажусь..
Описан (в утрированном виде) идеальный случай почти здорового человека в расцвете лет, каковым я когда-то был. Что тогда говорить о ветеранах неба на шестом десятке.. Сколько драм и трагедий, невидимых миру. В летной среде ходят кошмарные легенды про терапевтов, озабоченных мифическим грибком на чужих ногах и подчистую выдирающих ногти.. Про лоров, выписывающих лошадиные дозы лекарств от слабоумия.. Про невропатологов с психикой садиста..
В результате многодневных мытарств на руки выдается квитанция со штампом и датой. На жаргоне — «хлебная карточка». По ней ты называешься летчиком еще ровно год. Правда, есть полугодовой медосмотр, предусматривающий сбор анализов по минимальной схеме и поверхностный осмотр местным врачом, но по сравнению с комиссией это — мелочи.
Наконец, изнуренный пилот выходит из здания ВЛЭКа. Волшебная бумажка заботливо спрятана в портмоне. И происходит голливудская метаморфоза — задумчивый, осторожный в движениях гражданин, ведший последнюю неделю столь милый для родного семейства показательно тихий образ жизни, превращается в человека, разом получившего Нобелевскую премию и выигрыш в вещевой лотерее. Интраверт отрешенно едет домой, открывает холодильник, и, налив запотевший стакан, опрокидывает его без закуски. Экстраверт тут же, в отряде, формирует из единомышленников творческий коллектив по обмыву события и спешит в магазин. Празднование у тех и у других частенько затягивается на несколько дней. А уж как пьют летчики..
Один мой знакомый, видавший виды и знающий тему, на досуге отранжировал представителей популярных профессий по глубине уровня потребления спиртного. Третье место занимали моряки. Серебро отдавалось летчикам. Вершину пьедестала без вопросов оккупировали военные. На законное замечание, почему морфлот не возглавляет список, ведь всем известны их подвиги, я получил лаконичный ответ:
— Безобразничают много..
Кстати, программисты в этом списке плетутся в самом хвосте, после учителей. Объяснялось это просто:
— Без души!
Потом знакомый ударился в воспоминания:
— Как-то в пивной на «Соколе» схлестнулся я с военно-морским летчиком..
Юрик пошел к себе досыпать перед обедом. Я спросил у него номер комнаты Стасика и отправился в очередные гости. К социально близкому контингенту.
В номере было душно, как в бане. Обнаженный Стасик в знакомых трусах суетился между ванной и комнатой, выжимая и развешивая по стульям и спинкам кроватей тяжелые мокрые тряпки, в которых с трудом угадывалась его спецодежда. Пол сверкал серебристыми каплями воды. Атмосфера усложнялась миазмами спавшего в углу Витька. Его лохматая голова уютно посапывала на подушке.
Пробегая мимо, Стасик горько проговорил:
— В одних носках девятый день!
— Почему девятый? — возразил я. — Четвертый только вроде..
— Не имеет значения. Зато какая аллитерация! «Д» буквально в набат стучит..
Я выбрал уголок посуше, отодвинул лежавшую там книгу. Стругацкие, «Улитка на склоне». Настольное чтиво младших научных сотрудников. Старшие читают Пелевина. Когда читают..
Стасик повесил последний носок и сел напротив.
— Так и живем, — начал он разговор. — Извратив известный афоризм, скажу — ничего своего не ношу с собой. А всё раздолбайство родимое. Ведь могли бы хоть намекнуть накануне рейса, мол, возможна задержка в Сочи, будьте бдительны. Все тяп-ляп.. Не любят нас в конторе.
Поболтали, вспомнили знакомых, прошлую жизнь.
— А ты как здесь оказался-то? — спросил я. — Вроде в аспирантуре учился, говорят, диссер писал.
— Кому он нужен, диссер, во времена хищнического капитализма? — с жаром ответил Стасик. — Три года каляками бумагу изводить, и в результате — прибавка в сто рублей к нищей зарплате на кафедре? А семья, дети? Ты ведь тоже понял в конце концов, что не Эйнштейн, и в историю не впишешься. Раньше хоть уважали — кандидат наук, то да сё. В школе выпускниками гордились. А теперь — ворами да бандитами..
— Считаешь, раньше лучше было?
— В части человеческих отношений — несомненно. Мы ведь ставили неслыханный эксперимент: жизнь в отсутствие борьбы за выживание. С голоду никто не дох, попрошайничали исключительно профессионалы. Наукой доказано: общество, основанное на взаимной кооперации, функционирует лучше общества, чьи представители локтями друг друга распихивают. Яркий пример дает природа. В частности — обезьяны. — Стасик бросил взгляд на Витька. — Да, были перегибы. С цензурой, с экономикой. Блядство это партийное доставало, конечно.. Но понятия совести, чести, стыда наконец — преобладали. Потому что между людьми денег не было. По кошельку твою значимость никто не мерял. Формировалась новая, неведомая миру порода. Почему наши фильмы тогдашние до сих пор лучше американских? Потому что основаны на чувствах, а не на инстинктах. Инстинкт разбудить легко: показал голую бабу — штаны натянулись. А чувство сначало воспитать надо в человеке, что есть процесс долгий и тонкий. А уж потом — будить..
Голова Витька приподнялась над подушкой:
— Разбудил все-таки, философ. Как ты меня заколебал за эти дни.. Чтоб я еще с тобой поселился — да ни в жизнь!
— Я тебе не навязывался, — возразил Стасик и снова повернулся ко мне. — Я сам всегда с Лёней живу, хоть он и спортсмен. Друзьями не являемся — трудно дружить с непьющим — но и не мешаем друг другу. Только в этот раз с ним Лёха поселился, ничего не поделаешь.
Витек медленно и осторожно, стараясь не расплескать остатки координации, принял вертикальное положение. Потянулся к тумбочке, взял смятую пачку сигарет, вытащил одну, пересчитал остальные, озабоченно вздохнул и закурил. Сизый дым, не желая перемешиваться с тяжелым воздухом, замысловатыми фракталами потянулся к раскрытому окну.
— Ты на обед голяком пойдешь? — поинтересовался Витек у Стасика. — Твои шмотки до вечера сохнуть будут. А как же понятие стыда?
— Мне Лёха пообещал треники привезти с самолета. И футболку почище.
— А он что, уехал?
— После завтрака сразу. С Гариком и Лёней. Хотел вас с Мухиным взять, но пожалел.
— Это правильно..
Стасик вернулся в ванную и, судя по звукам, принялся выжимать остатки белья.
Витек окончательно распрямился, встал, открыл окно пошире и жадно вздохнул.
— Как всё вчера-то закончилось? — спросил я. — Со щитом или на щите?
— Чего? А-а.. — Витек махнул рукой. — Динама типичное. Уж вроде и голыми почти купались, и в номер забрели.. Под утро.. И коньячку попили ихнего.. Говорят — мало еще знакомы. Хотя мухинская мамзель на все готова, но не рискнула при подруге, видать. Свинство сплошное..
— Лёха-то ругать не будет?
— За что? — удивился Витек. — Мы на отдыхе, все взрослые, соображают. Да и вообще, Лёха — мужик нормальный. Орет, кричит, но все по делу, по работе. Вот до него был у нас старшим один кент, вот с ним морока была. Нервы сплошные. Не сработались.
Стасик вошел в комнату и подтвердил:
— Да.. Гондон, каких мало! Впрочем, все субьективно..
Витек оделся, предложил зайти к Мухину.
Серега жил с Женькой. Абсолютное несходство характеров и моделей поведения двух друзей в итоге давало прекрасный результат. Женька (Женёк, как его ласково называл Мухин) своим флегматичным спокойствием воздействовал на соседа успокаивающе, терпеливо снося его буйный нрав. Точнее, не обращая на того никакого внимания. В отсутствии аудитории Мухин сникал и превращался в пристойного человека. Когда мы вошли, оба мирно дулись в карты. Заметив Витька, Мухин горько усмехнулся:
— Ромео номер два! Оклемался?
— Типа, да. Я вот только не пойму, за что я Быкову пузырь отдал? Как в бреду.. За что?
— Ладно тебе. Я ведь не горюю.
— Ты в следующий раз, чтоб горевать, очки бери. Как посмотришь на подругу попристальней, так и горюй.
— Не, очки меня старят. Надо бы линзы купить.. Слушай, может поищем наших девчонок на пляже? Вдруг их совесть заест, а нас рядом нету.
— Фиг им. Что я, маньяк, чтобы палку выпрашивать? Это ты полоумный по бабьей части. Жениться тебе надо..
В дверь, сверкая наготой, заглянул Стасик.
— Лёха не приезжал еще? А то обед на носу.
— Не переживай, — успокоил его Женек. — Мы тебе расскажем, что там было.
— Я серьезно! От голода окоченел совсем, — Стасик сел на кровать. — У вас как, перехватить нечего?
— Иди, иди отсюда! — Мухин толкнул Стасика в бок. — Думаешь, я вчера не заметил, как стол без нас похудел? Только я разговелся — а тут на тебе..
— Не делай из еды культа. Я же по-божески, спиртное не тронул. А ведь мог.
Дверь снова открылась, вошел Шевьёв.
— Вот они, голубчики! — По моему, он не умел разговаривать тихо. Даже шторы зашевелились. — А чего грустные такие?
— Ты мне шмотки привез? — дрожащим голосом спросил Стасик.
— Привез, привез. Можешь примерить, я тебе на кровать бросил. Ну у вас там в номере и духан, мухи на лету мрут! Собирайтесь, в столовой уже все стоит.
— И не только в столовой, — загадочно добавил Мухин.
Бывал я в Сочи в августе, когда полчища отдыхающих скатывались после завтрака к морю и, вдоволь назагаравшись и накупавшись, весело шумя детскими голосами, взмывали обратно вверх, в город, наполняли пирожковые и чебуречные, наскоро набивали животы, и опять — к морю, к кривым занозистым лежакам, вздремнуть после того, что они считали обедом. Бывал и в конце сентября, месяца бархатного солнца, теплого, как плечо любимой женщины. Зимой взгляд коробился от серых тонов увядших пальм и холодных пляжей, пустынных ветренных парков и бледных, растерянно блуждающих одиноких прохожих.
Но сейчас мне нравилось больше всего. На солнце — жарко, в тени прохладно. Море чистое, еще не накопило летнюю санаторную грязь, приятно освежает. Улицы благоухают ароматами свежей зелени с легким оттенком шашлыка. Маечно-шортовые вечера..
Всё было бы прекрасно, но, к сожалению, никакой альтернативы бесцельным прогулкам на пляж, вдоль него и обратно пустой карман не предлагал. Желудок покорно смирился с солдатским распорядком приема пищи по часам. Ноги сами несли тело в столовую согласно расписанию. С первым же зевком тело радостно отправлялось в казенную постель. Мозги сохли от бездействия.
— Какие у нас перспективы? В смысле — взлететь летом? — спросил я у Юрика в последний день вечером, накануне вылета, когда мы, квелые от жары, сидели в круглом заведении, цедя дешевую минералку.
— А никаких. Если уж Котов ничего не говорит, печальный ходит, так я откуда знать могу? В отпуск надо идти.
— На какие шиши? У меня сейчас за душой ни копейки. Без налета я в зарплате раза в четыре потерял по сравнению с тем, что было.. Полгода уже без денег сижу, всё на командировки рассчитываю.
— А я что могу сделать? Иди подрабатывать. Другие уже начали.
— Куда я пойду, если в любой момент сорвать меня могут? На месяц или дольше..
— Иш, губу раскатал..
— А что делать?
Настроение было тусклое. Позвонил домой, жена сообщила, что сломался холодильник. Лето, жара, ребенок маленький.. Проблемы..
Юрик, морщась, допил воду. Сонно поглядел вокруг, потом откинулся на спинку, поглаживая живот.
— Я тебя не звал. Ты сам пришел. Думал, наверно, что лётная жизнь мёдом намазана. Ан нет. Сегодня густо, завтра пусто. Терпи теперь.
— Сколько терпеть-то?
— Сколько надо. Хорош ныть..
Следующим утром к гостинице подъехали автобусы и быстро наполнились людьми в летной униформе. Минут через сорок мы уже подъезжали к самолету. Осоловевшие от бестолкового отдыха техники не спеша включили ток и открыли переднюю рампу. Былого восторга это у меня уже не вызывало. Под грохот шумящего ВСУ и лехиных криков небольшое стадо все тех же машин, фыркая и покашливая, заползло внутрь, начадив полный салон вонючих газов. Закрылись, выехали на полосу и под лезгинку бетонных стыков взлетели.
Море нас не заметило.