После тесной и тёмной как деревенский сортир частной гостинички, в которой мы провели ночь, здание огромного, сверкающего огнями мюнхенского аэропорта, куда мы прибыли под погрузку, казалось дворцом с другой планеты. Я, решив на секунду отлучиться по малой нужде, опрометчиво покинул бригаду и в момент затерялся в бесчисленных переходах. Нормальных лестниц нет, везде эскалаторы, которые, виляя между этажами, несут тебя по собственному маршруту. А вокруг народ бурлит и толпится.. И спросить-то нечего.. Вернувшись через полчаса, взмыленный от нервов и паники, я удостоился неласковых слов от Юрика и товарищей. Фломастер тоже меня отчитал, но в культурных выражениях, с заметным североамериканским акцентом. В этом рейсе фломастером выпало служить подтянутому седоватому мужику в бейсболке с хоккейной эмблемой, по имени Джордж. Будулай растворился до нуля в мокром Лондоне.
Вместе мы прибыли на самолет. Возле борта Леха Шевьёв встретил знакомого немца — водилу электрокары.
— Але, майне-кляйне, привет! — завопил он, едва открылась рампа.
Немец замахал руками и загоготал на своем языке. Радостная, чуть глуповатая улыбка отразилась на его лице, да так и не сходила до конца погрузки.
— Хороший чувак, — крикнул в мою сторону Леха, — в прошлую командировку нас грузил.
Вторым водилой был наш, советский, таджикский немец. Хмурый и забитый человек. В ожидании груза разговорились. Он жаловался, временами бросая на майне-кляйне испуганный взгляд:
— Уехал из Душанбе, приехал сюда, а что там нелюдью был, так и здесь. Относятся паршиво..
Наконец, начал прибывать груз. Я спросил у Юрика, что нам сегодня светит.
— Не очень.. Пивзавод в Бангкок повезем. Следующим рейсом — воблу. Шутка.. В принципе ерунда, тонн восемьдесят, но уж больно ящики здоровы.. Самый большой вообще не представляю как грузить будем — восемнадцать тонн, четыре с лишним метра высотой, пять в ширину, семь в длину. Ладно, придумаем что-нибудь..
Скоро вокруг самолета нарисовались габаритные ящики из досок, штук двадцать. Между ними вышагивал новый фломастер, что-то записывая в блокнот. Я завязал с ним беседу. Мужик оказался канадцем из Торонто. Много не говорит, всё только по делу. Уже потом, под конец погрузки, окончательно вымотавшись, он вытащит из кармана портмоне и покажет две фотографии: одну с женой и детьми, другую — с Дэми Мур.
— Мне она тоже нравится, — скажу я.
— Еще бы! Мы иногда с женой участвуем в массовках на съемках. У жены в тех кругах знакомые.. Однажды целый день рядом с ней, с Мур, провел. Что за женщина! — вздохнет он.
А пока началась погрузка.
Майне-кляйне рогами своего необъятного электропогрузчика хватает ящик и боком заносит к откинутой задней рампе. Валера подгоняет кран по рельсам, установленным на потолке, мы протягиваем цепи под дно, закрепляя их на крюках, каждый из которых готов поднять до пяти тонн. Осторожно вывешиваем груз, следя за манометрами. Убедившись в четком положении ящика, Валера аккуратнейшим образом поднимает его и тащит внутрь, где мы с Юриком показываем, куда чего ставить.
Работа кропотливая, ювелирная. Я так вообще в первый раз краном грузил, поэтому хозяином был Юрик. Он тщательно вымеривал рулеткой габариты ящика, прикидывал на глазок центровку и подсказывал направление Валере, который щегольскими жестами регулировал скорость движения крюков. На его шее болтался специальный агрегат для управления краном, в народе называемый баяном. Длинный трос от баяна до крана периодически запутывался, и в мою ответственность также входило расправлять случайные узлы. Чем я в основном и занимался — с помощью швабры.
Техники были заняты работой по горло, поскольку швартовка высоких и тяжелых ящиков является делом трудоемким и долгим. Цепи должны держать вес в два раза больший, чем есть, а для полной уверенности — в три. Как говорится в руководстве по погрузке, «от смещения вверх, вперед и назад». Смещение вниз, слава богу, отсутствует.
Немец заливался хохотом всю дорогу, дразня нас открываемыми с громким шипением пивными банками. Леха шутливо грозит ему пальцем:
— Вот накапаю про тебя начальству, выгонят к ядреной матери!
Наконец, настала очередь самого громадного ящика. МандулЫ, по выражению Юрика. Закрепив цепи к крюкам, стали осторожно поднимать. Манометры поначалу зашкаливали, потом выровнялись. Подняли ящик к потолку, начали заносить в кабину. Стоп! — задевает за пол. Еще приподняли — опять задевает. А запаса вверху у крана уже нет, срабатывает защита блоков. Тычками швабры защиту отключили, еще приподняли. Мандула загородила весь проём кабины, Валере с бьющим по пузу баяном пришлось встать на скамейку. И по миллиметру потащили ящик вперед. А он еще и болтается, паскуда, туда-сюда, мы его досками подпираем, друг друга не видим, орём, а не слышно ни фига. Леха в истерике, фанера на полу трещит, трос крана путается, я его шваброй окучиваю.. Кино и немцы! Фломастера внутри чуть не задавили.. Ну, вроде все. «Ставим!» — протяжно кричит Юрик. Мандула мягко приземляется на пол. Теперь швартовать, а как? Цепей не хватает, да и сколько их нужно, «от смещения вперед-назад»? Я уж не говорю «вверх», туда вообще не пролезешь. Ладно, как-нибудь долетим..
Тем временем флегматичный Стасик возит стремянку от движка к движку и заливает масло. Тазы со старой отработкой заботливо копятся возле шасси.
— Ты, — спрашиваю, — договорился, куда выливать-то здесь?
— Без проблем, фломастер покалякал с местными, все будет хорошо.
— Ну как тебе Джордж?
— В целом производит симпатичное впечатление.
— С Будулаем не сравнить.
— Как сказать. Жалко.. Был все-таки в нем некий дзэн..
Закрыли рампу, посмотрели на часы. Начали в семь, а сейчас уже девять. Вот и день прошел.
Летчиков первым встретил Валера. С целью уточнить дальнейший маршрут. Вернулся хмурый:
— Через Карачи летим.
— А ты чего ожидал?
— Ожидал Дубай, Эмираты. Мне ж подарок жене купить надо. А там золотишко дешевое, шмотки.
После взлета сели поесть-закусить. Трофимыч травил рассказы из прошлого:
— Вот сейчас Брежнева поливают везде. И такой он, и сякой.. А разобраться — приличнейший был человек.
— Мудрый, — вторил ему Стасик.
— К людям относился по-человечески, не то что нынешние.. Экипажам литерным ко всем праздникам подарки дарил. Накануне в дверь — звонок, фельдегерь, распишитесь. В коробке — сервелат, горбуша малосольная, печень трески, коньячок. Уважение проявлял..
— Ты его сам-то видел? — спросил Мухин.
— Издалека только.. Траповщик знакомый рассказывал, случай был. Леонид Ильич перед полетом рюмашку всегда опрокидывал в буфете. И подкемаривал чуток, минут десять. Потом встанет, поцелует всех, и на борт. Как-то раз лишнюю рюмашку опрокинул. Сидит, спит в кресле. Десять минут проходит, пятнадцать, двадцать.. А он всё спит. Командир волноваться стал, пролёты-то уже заказаны по графику, время проходит. А тот всё спит. Командир тогда к охраннику, мол, пора лететь, главного пассажира будить надо. А охранник ему: вот ты и буди! Командир аж холодным потом покрылся..
Трофимыч, весь в переживаниях от рассказа, закурил.
— Ну и как, разбудили?
— Что ты.. Через сорок минут сам проснулся. Огляделся, вспомнил где он, и пошел к самолету. Он, когда транспортабельным был, такого шороху наводил по стране — все его боялись. И коммунизм как надо строили.
— Других-то вождей видел?
— Я ж говорю, издалека. Траповщик Громыку запомнил, ботинки на аршинных каблуках, говорит, носил.
Рассказчик потушил окурок.
— А какие фильмы по телеку крутили! И сериалы даже, «Вечный зов», например. Не бразильские, наши.
— Зато у бразильских по тыще серий, — заметил Витек. — Жена второй год вечером какую-то муть смотрит, просит не мешать. А мне наоборот — хорошо, никто с глупостями не лезет.
— У них фильмы такие протяжные оттого, что живут сонно. У нас по жизни все дела быстро кончаются. Или свадьба, или похороны.
— Чаще второе..
— Я по телеку, — подключился к разговору Валера, — обычно видео смотрю. Тут давеча кассету дали, только вышла, про наше пьянство на охоте. Улет! Ржали с женой так, что она чуть не родила.
— А музыка куда хорошая подевалась? — не унимался Трофимыч. — Где Утесов, Шульженко, Магомаев? Пугачиха — и та шантраповые песни запела. Сплошной ресторан..
— В прошлом году чартер перед полетом обслуживал, — продолжал Валера, допивая чай, — на первой стоянке, возле ВИПа. Ну, подготовил всё, стою под самолетом. Вижу, пассажиры идут, встали возле трапа, поднимаются. И среди них — композитор один, известный очень, из телевизора не вылезает. Ну, я человек музыкальный, решил его песенки насвистеть, приятное мужику сделать. Начал вспоминать — ничего не вспоминается! Ни одной мелодии! Паулса, Антонова, Пахмутову — помню, даже Градского с Лозой помню. А этого — нет. Такие вот у нас теперь композиторы.
— Эх, Русь, — подытожил Стасик, — куда ты катишься..
Каменные улицы, минареты, сплющенные дома. Расплавленное небо. Далеко на горизонте — край моря. Мы с Юриком стоим на балконе верхнего этажа гостиницы «Шератон» города Карачи. Размышляем, чем бы заняться. Спать неохота, да и утро на дворе. Сидеть в номере смысла нет.
— Айда в гости к душманам!
Внутренним двориком мы вышли к широкому бассейну, в котором уже плескались технари. Вокруг в шезлонгах отдыхали несколько европейцев. Смуглый местный парень, замотанный, несмотря на жару, в крепкую чалму и халат, из-под которого виднелись линялые джинсы, молча разносил им напитки в высоких стаканах. Естественно, никакого алкоголя, только сок и кола.
Мы тоже расположились на солнышке. Соскучились по теплу после промозглой Европы.
Техники выскочили из воды и с заговорческим видом общей группой ускакали обратно в отель.
— Квасить, — предположил Юрик.
К бассейну подошла экзотическая пара: бородатый лысый пакистанец в застегнутом наглухо длинном пиджаке и шароварах, мятых до невозможности, и его спутница, дама неопределенных лет. Ее голова была подвязана платком так, что не то что волосы — лица не разглядеть было. Просторный халат мешком и широченные штаны позволяли только догадываться о ее фигуре.
— Новый пакистанский с мамзелью. Неужели купаться пришли? — удивился Юрик.
Зорким орлиным взглядом мужик оглядел окрестности, недовольно хмыкнул в сторону европейцев и что-то сказал спутнице. После чего оба скрылись за ширмочками неподалеку.
— Так-так. Ожидаем выхода на арену.
Через минуту выход состоялся. Раздетый пакистанец по степени оголения тела мало чем отличался от одетого. Его купальный комплект включал в себя черную футболку с длинными рукавами и шорты значительно ниже колен, тоже черные.
— Носки забыл надеть.
Наряд его подруги заставил нас вздрогнуть. Такое не забывается! Представьте себе женщину, к которой вы неравнодушны, в платке с бабушкиным узелком на подбородке и в лыжном костюме, поверх которого она догадалась надеть модный купальник. Думается, перспектива ваших дальнейших отношений с этой женщиной будет весьма туманной..
— Вот он, восток без прикрас..
Пара спустилась по лесенке в воду. Дама с трудом поплыла по-морскому, намокшая в миг одежда тянула на дно. Мужик оживленным кролем барахтался вокруг нее, бдительно высматривая соперников на побережье.
К нам подошел Леха.
— Загораем? — прогрохотал он. — Пошли город глянем.
— Город-герой Карачи.
Прямо на выходе из отеля расположились две живописные бригады нищих. Одна для блезира имитировала торговлю драными ковриками для молитв, развешанными на невысоком заборе. Другая, откинув всякое стеснение, в лоб атаковала нечастых прохожих. В авангарде действовали дети мал-мала меньше, поразительно грязные и назойливые. Юрик неосторожно бросил им монетку. Что тут началось! Сразу выступили главные силы попрошаек, человек десять взрослых бородачей. Обступив нас со всех сторон, они агрессивно заявили права на наши деньги. Дергали за руки, за одежду, азартно толкались и кричали по-местному. Насилу вырвавшись из кольца, мы заспешили в сторону.
— Во как! — сказал Леха. — Рабойники какие-то, а не нищие.
— Видать, бизнес этот здесь процветает. — Юрик на всякий случай проверил карманы. — Наши-то на паперти скромненько ручку тянут. Дадут — и спасибо. А тут попробуй не дай, зашибут.
Мы вышли на широкую улицу. Толпы прохожих медленно двигались навстречу друг другу. Что удивительно — ни одной женщины! Сплошь небритые мужики в длиннющих рубахах и пузырчатых штанах, большинство босиком. Вдоль тротуаров толкались нищие. Некоторые из них, уютно разлегшись на земле, с удовольствием демонстрировали окружающим свои гнилостные язвы и опухоли. Жалко, конечно, что и говорить, но, памятуя недавний опыт, совать хоть какую-то денежку в протянутые узловатые руки мы остерегались.
Между тротуарами виляли разукрашеные, как новогодние елки, автобусы и пикапы, битком набитые пассажирами, человек по сто в каждом. Непоместившиеся висели на специально приваренных стальных крепких поручнях.
— Ты давай, высматривай магазины, — подсказывал Леха, — особенно кожаные. Иваныч тут бывал, говорит, этого добра навалом, и за копейки.
— А ты, — отвечал я, — крестиками путь отмечай, не дай бог заблудимся.
Как на заказ, показалась вывеска: «Лучшая в мире кожа». На востоке вообще, судя по вывескам, все самое лучшее.. Чуть ниже корявых букв были нарисованы рогатые зверюшки, видимо, в напоминание об истоках судьбы продаваемых здесь изделий. Мы поспешили внутрь, но буквально за два шага до входа в магазин нас остановила группа странно одетых мужчин. Их рубахи были усыпаны сотнями болтавшихся на тонких нитках очков всех фасонов, от солнцезащитных до окулярных. Явно желая загнать их нам, мужчины по здешнему обыкновению принялись хватать нас за руки и кричать. Юрик проявил легкую заинтересованность и стал разглядывать товар, чем немало воодушевил продавцов. Они сгрудились вокруг Цветкова.
— Сколько? — спрашивал он, дергая за оправу.
Очёчник на пальцах показывал цену — двадцать пять баксов.
— Обалдел совсем? — гневно кричал Юрик.
Очёчник тут же сбавлял наполовину.
— Не, не годится. Возьму за пять.
Продавец хватался за голову и предлагал восемь.
— Даже за пять не возьму. Говно говном. — Юрик имитировал уход.
Очёчник, призывая в свидетели товарищей и Аллаха, знаками показывал, что, продав шикарные итальянские очки за пять долларов, он обречёт свою семью на голодную смерть. Потом, заплакав, сказал, что готов на лишения и нищету. Шесть баксов — и эти очки будут украшать юриково лицо до гробовой доски.
— Три, — твердо заявил Юрик. — И баста!
Продавец схватился за сердце и упал, как подкошенный, на руки товарищей. Те шумно поинтересовались, есть ли у уважаемого иностранца совесть. Только что давал пять — и вдруг три! Так нечестно.
Юрик жестом показал, что разговор окончен и дайте пройти. Очёчник моментально ожил. Бережно снял очки с нитки и протянул Юрику, глотая слезы. Цветков отсчитал трешник и тут же нацепил очки на нос.
— Ну как? — спросил он меня.
— Вылитый итальянец!
— Нормалёк, а то солнце прямо в глаза бьет. Дома выкину.
Очёчники, весьма довольные совершённой негоцией, побежали высматривать следующую жертву.
Кожаный магазин представлял собой многоэтажный лабиринт мелких лавчонок, отгороженных друг от друга фанерными перегородками. Посередине каждой лавки сидел угрюмый продавец в окружении продукции местных цеховиков: куртки, пиджаки, пальто, костюмы, брюки — все из кожи. Кое-где мелькали каракулевые шубы. Мы побродили по этажам. Деньги захватил только я, поэтому Леха с Юриком в основном ограничивались советами.
В первой же лавке толстый продавец, увидев, как я перебираю товар, соскочил с насеста, услужливо придвинул мне стул и предложил не торопиться, присесть и попить кофе. А нужную вещь он сам подберет. Потом исчез где-то в закутке и через минуту бросил на стол ворох курток.
— Вот, — говорит, — как раз на тебя.
— Мне на меня не надо. Мне на жену надо, — отвечаю.
— Размер какой?
— Кабы я знал.. Померить бы как-нибудь. Есть тут у вас девушки?
— Жена большая, как я?
— Нет, худенькая и стройненькая.
— Ай-яй-яй.. Ну ладно, сейчас приведу, — засуетился он, — только ты не уходи никуда.
Не успел я допить кофе (весьма неудачный), как продавец вернулся, и не один. Роль стройненькой девушки предстояло исполнять тощему как зубочистка пакистанцу в рваной рубахе. Его грустные карие глаза смотрели на меня с надеждой и сомнением: сгодится ли? Видать, их срочный контракт с продавцом подразумевал некий минимальный процент от возможной сделки.
— Что мерить будем? Пальто, шубу? Смотри какая шуба, — на плечи живого манекена продавец набросил шубу. — Совсем дешево отдам.
— Нет, мне шубу не надо. Пальто кожаное есть?
— Сколько хочешь есть.
Начался нелегкий подбор товара. То длинное, то короткое, то рукава до пола. То шовчик кривой.. Леха подробно участвовал в процессе, Юрик откровенно скучал. Закурил, попросил водички попить.
Наконец, вроде бы нашли подходящий экземпляр. Пошел торг. Благодаря юркиным урокам цену удалось сбить раза в два. И все остались довольны. И продавец, и я. А уж как сиял манекен — не описать! Прямо — герой дня! Только дома выяснилось, что в его телосложении имелась масса изьянов. И пальто не подошло не только жене, но и никому из родственников и знакомых. Оно долго висело в шкафу, пугая сына, а потом куда-то исчезло. К слову, такая же судьба ждала большинство моих командировочных покупок..
Выйдя из магазина, я засобирался обратно в отель, но Леха заявил, что Иваныч еще упоминал о крайней дешевизне здешних изделий из камня и драгметаллов. И что негоже возвращаться к товарищам по экипажу с неполной информацией по рыночному ассортименту города Кукарачи или как там его.. В общем, надо шагать дальше.
Отбиваясь от нищих и очёчников, мы свернули на соседнюю улицу, где потише. Леха тщательно разглядывал витрины, пока не нашел нужную лавку. Ее полки гнулись от каменных кувшинов, чашек и прочей посуды. Глаза слепли от блеска малахита и яшмы. При этом цены едва превышали нулевую отметку. Не мудрено — здесь даже тротуары мостят ониксом. Леха долго цокал языком, гладил камень, потом с чувством глубокого удовлетворения предупредил продавца:
— Зайдем с ребятами..
Вернувшись в отель, мы плюхнулись по койкам отдыхать. Юрик заснул, а я не смог, вдруг затосковал. Три недели уже мотаюсь по свету. А как будто — три года.. Старая нелетная жизнь отодвинулась куда-то в глубь памяти, спряталась за клубком событий и экзотических впечатлений. Я почувствовал, что начинаю меняться, становиться другим человеком. Резким и поверхностным в суждениях, безалаберным в мыслях. Дисциплинированным, но развязным. Старательным — но плюющим на мелочи. То есть — антиподом самому себе. Есть ли это новый, дополнительный опыт жизни, который обогатит и углубит мою суть? Или же он изменит ее до полной неузнаваемости? Вот какие вопросы..
Мои размышления были прерваны Витьком.
— Готов нас поводить? — спросил он. — Братва ждет на улице.
Трепетный аромат свежевыпитого алкоголя наполнил комнату.
— Не боишься, что повяжут за пьянство? Здесь с этим строго.
— Так мы только по соточке, для дезинфекции, пузырь на пятерых. Смешно говорить, я даже не заметил.
— Другие заметят..
— У меня жевачки полный карман.
Мне вспомнился рассказ знакомого авиакоммерсанта. Середина восьмидесятых. Он вылетел в Тегеран пробивать выгодную полугодовую чартерную программу для своей компании. Поселился в хорошем отеле, заглянул в минибар. Поискал пиво. Не нашел. Пошел жаловаться к портье. Тот сдвинул брови и настоятельно посоветовал охладиться пепси-колой. Ладно.. После переговоров коммерсант решил прошвырнуться по магазинам. Гидом ему служил представитель из нашего торгпредства, всю дорогу описывавший нелегкую жизнь простого россиянина в стране победившего ислама. Особенно просил остерегаться конфликтов со «стражами исламской революции», суровыми молодыми бородачами в черном, активно сновавшими по городу.
— Они имеют право зайти в любой дом, — шепотом рассказывал гид, — и если застанут кого за непотребным занятием, типа пивко пьет или обжирается засветло в Рамадан, то хватают и ведут по улице. На перекрестке остановятся, поставят отщепенца на табуретку и давай клеймить. И любой может плюнуть в него или камень бросить.
Ладно.. Зашли в текстильный магазин, где на витрине болтались всякие женские кофточки. Представитель отошел, а коммерсант присмотрелся к товару. Выбор был невелик. Всё качественное, но глухое, от шеи до пят. Ни одной лазейки для пытливого мужского взгляда. Он тогда спрашивает хмурого продавца в чалме, есть ли что-нибудь более открытое. Продавец не понял. Коммерсант повторил вопрос, дополнив его образными движениями рук. Продавец опять скорчил непонимающее лицо и подозвал старшего товароведа. Мой знакомый, решив, что словами тут не поможешь, вытащил портмоне и достал фривольный японский календарик с обнаженной дамочкой, известные места которой едва прикрывал розовый воздушный пенюар. Показал календарик товароведу. Тот на мгновение остолбенел, потом истошно закричал: «Шайтан! Шайтан!» — и побежал в подсобку. Тут нарисовался наш представитель. Узнав, что произошло, он рывком вытащил коммерсанта из магазина и запихал его вместе с собой в первый попавшийся автобус.
— Ты что творишь! — шипел он. — Не дай бог, рядом стражи шатаются. Моментом загребут, не посмотрят, что иностранец. Будешь потом местных, стоя на табуретке, развлекать.
— Слава богу, — заканчивал рассказ знакомый, — что контракт в итоге сорвался, где-то там не сошлись. А то бы летчики меня убили, полгода там жить — никаких денег не надо..
Скромная группа технарей в составе Мухина и Женька о чем-то спорила с нищими возле отеля. Увидев нас, они растолкали попрошаек, и я повел всех на экскурсию по городу.
— А где остальные? — спрашиваю.
— С Лехой ушли.
Перед входом в кожаный магазин нас привычно атаковал рой очёчников, но Мухин резким жестом развеял их иллюзии. Сам я в магазин заходить не стал, а пристроился в тени у дверей. Обескураженные продавцы бытовой оптики окружили меня. Я старательно им втолковал, что ни я, ни мои родные очков не просто не носят, а терпеть их не могут. Продавцы успокоились, встали рядом. Кто-то даже принес мне ящик посидеть.
— Какие вы странные туристы, — говорят. — Ничего у нас не покупаете.
— Мы не туристы. Мы — летчики, — гордо заявил я.
— А где же пассажиры?
— Нет пассажиров. Наш самолет — грузовой. Самый большой в мире, — я чуть не лопнул от важности.
— А экипаж большой?
— Двадцать пять человек.
— Ух ты! И никто очков не носит? — засомневались они.
Я уж было собрался окончательно их огорчить, но тут заметил бортрадиста Серегу Кулемичева, вяло фланировавшего по другой стороне улицы.
— Ну почему же? — бодро продолжил я и показал на Серегу. — Вон наш товарищ, как раз интересовался, где бы очки раздобыть.
Секундное замешательство — и продавцы, гремя товаром, ринулись через дорогу. Заметив их, Серега недоуменно огляделся, потом понял, что это к нему, и рванул со всех ног. Мгновением спустя орава очёчников и их жертва, подняв столбы пыли, скрылись за углом.
Вскоре из магазина вышли техники с сумками.
— Успешно?
— Качество не очень, но уж больно дешево. Только построже торговаться надо. Пошли за камнями.
На перекрестке неожиданно встретили Стасика с Леней. Они, оказывается, просто гуляли, без всякого шопинга, поскольку, как заявил Стасик, деньги для него дороже любой вещи.
— Оно и видно, — говорит Мухин, — от тебя даже нищие отворачиваются.
Леня был полностью согласен со Стасиком во взглядах на жизнь, но потом мне признался, что дал таки легкую слабину и приобрел для дочери фирменные итальянские очки:
— Всего пятнадцать долларов, у нас таких днем с огнем и за пятьдесят не сыщешь.
Я ему вполголоса посоветовал особо не распространяться о своей покупке, дабы не возбуждать зависть у остальных членов экипажа.
В каменной лавке веяло долгожданной прохладой. Женек с Витьком набили сумки посудой. Я тоже, поддавшись ажиотажу, подкупил пару кувшинов и столик под телефон. Ох и намучался я потом с ними! Коробка тяжеленная, держишь двумя руками за подозрительную веревку и всю дорогу боишься, что она лопнет и камень разлетится на мелкие кусочки. Дома кувшины ушли на подарки, а столик ничего, держится еще. Чуток покрошился на стыках, так я его резинками от водопроводного крана проложил. Пускай напоминает о славных деньках.
В отеле народ шатался по коридорам, хвалясь трофеями. Скрипучий запах новенькой кожи плыл из номера в номер.
Валера вытащил из пакета каракулевую шубу:
— Вот, жене купил. — Встряхнул пару раз, половина шубы осыпалась на пол. — Не, тёще!
Трофимыч щупал куртки:
— Турецкое-то пофасонистей будет..
Гарик возбужденно рассказывал:
— Тут эта, наших встретил, русских. Зачем приехали? Говорят, по языку узнали. Денег, говорят, дайте децл. Я спрашиваю: ограбили? Нет, специально без денег ездят. Как бы спорт такой, кто дальше уедет на халяву. Я им — щас расскажу местным бродягам, конкуренты, мол. Тогда вы совсем далеко уедете, никто не найдет. Обижаться стали, русский русского.. А я им — позорите нацию, пошли в жопу, щас сам по морде настучу. Исчезли..
Стасик лоснился от шаурмы. Дожевав, он развалился в кресле и принялся рассуждать:
— А ведь они — будущее человечества.
— Кто? — не понял я. — Наши бомжи-путешественники?
— Мусульмане. И вообще восток. Если взглянуть на график роста их населения, то дрожь берет. Раньше от болезней, от войн да от голода три четверти вымирало. А теперь? Им очень скоро жить станет негде. И попрут они на весь мир.
— С войной?
— Вряд ли. Семьи-то у них громадные. Прогресс оружия массового уничтожения налицо. Кому охота детей в войне терять? Хотя психов везде хватает. Есть исследование, что в любом статистически репрезентативном коллективе пять процентов всегда — всегда! — с чем-нибудь не согласны. Остальные девяносто пять живут обыкновенно — любят, работают, гуляют. Так что главное — обуздать психов. Плохо, когда их революционная активность совпадает с кризисом уровня жизни общества. Тогда под их знамена много кого собрать можно. Опять же — невежество просто дикое. Вот ведь парадокс: когда в Европах ученых жгли, на востоке наука пёрла и поддерживалась. А теперь — где она? Выйди на улицу, поговори с любым — кроме Корана в руках отродясь ни одной книги не держал.
— Ну, это еще не аргумент. Мои предки тоже исключительно Коран читали, и ничего, вполне миролюбивые и добрые люди были. Вон сколько родни по стране разбросано. А в русских деревнях — что, Шопенгауэра листали зимними вечерами? Сказки да Библию. Которая такая же сказка, только самая полезная.. Традиционные религии не могут быть невежественными по определению, ибо питаются знаниями десятков поколений. В отличие от всяких сект.
— Во-во! — подключился Гарик. — У меня сосед дом перестраивает, так эта, молдован пригласил. А они — баптисты. Не пьют, не курят, молчат. Подозрительные, он отказался, мол, не нравятся.
— И зря, — продолжил Стасик. — Пол-Америки и Европы баптисты, у них вознаграждение за труд высшей благодатью считается. Ведь не хлыщи же какие, или, прости господи, скопцы. Не жить же с ними. Секты что, они религией прикрываются. А есть течения, под науку косящие. Ярчайший пример — Каббала.
— Кабала? — переспросил Витек. — Знакомо. Когда зарплату месяцами не платили — очень даже знакомо.
— Каббала есть учение о тайнах мироздания. Якобы. Сеть школ по всему миру. Денег — туча. При том, что ничего конкретного и ясного не предлагается, все под покровом сложнейшей тайны, которую знает только учитель. Средневековая магия, мистика и все такое..
— Надо шурину рассказать, — оживился Витек.
— Не всё так просто. Чтобы стать учеником, тебе должно быть сорок лет. Учиться надо лет двадцать, и никто ничего не обещает.
— Так ведь пока научишься — ласты склеишь, — Витек погрустнел.
— Олухов много, на их век хватит. Что служит еще одним подтверждением моего тезиса — невежество есть корень зла, — подчеркнул Стасик и шумно почесал под мышкой.
— Дело не в невежестве. — продолжил я. — К тому же, революционеры наши все сплошь весьма образованными интеллигентами были. Перестройку нашу незабвенную кто начал? И к чему привели?
— Это да. Сам из них. Эти и в раю митинговать будут. Если попадут, конечно.
— Обстоятельства диктуют развитие природы человека, его внутренней сути.
— Верно. Вон у меня знакомый. Говорит спокойно, не ругнется, кандидатскую защитил. Филармоний и консерваторий большой любитель. Библиотеку собрал на две комнаты. Интеллигентнейший человек, в ряду достойных. А с собакой дома разговаривает исключительно посредством черенка от лопаты.. Потому как обстоятельства — злая очень.
Вошел Быков:
— Ну, отдохнули, отоварились? Через час автобус на самолет.
— Эх, ма..
Забыл сказать, что те пятнадцать часов, что мы пробыли в Карачи, являлись запланированным отдыхом для всего экипажа перед броском в Бангкок. Летчики этим благоразумно воспользовались. Мы же их провели так, что, не знаю, как остальные, но я уже начинал чувствовать приближение усталости. Спросят: а в полете что, отдохнуть нельзя, поспать? Отвечу: практически невозможно. Ну, часик, два — не больше. Грохот движков давит на уши, минимум кислорода, народ шастает туда-сюда, свет включают. Плюс очередь на ушах сидеть подходит, только заснешь — растолкают. Так что — чай, кроссворды, разговоры. Журналы всякие..
Так эта четверть суток и прошла. Здравствуй, Бангкок.
На стоянке нас уже ждала толпа местных начальников. Тугие скуластые лица, все низенькие, одеты в одинаковые ослепительно белые — аж глаза заболели! — рубашки с золотыми погонами до локтей. Летчики, дав указания технарям, смылись в гостиницу. А мы занялись своим любимым занятием — спорами с персоналом аэропорта. Сначала они всех нас рассмешили, подогнав для разгрузки многотонных ящиков хиленькую платформочку на спотыкающихся колесиках. Леха ее тут же забраковал. Начальники мигом куда-то делись, чтобы через полчаса появиться с другой платформочкой, чуть побольше первой и поустойчивей.
— Хрен с ними, — заявил Леха, — главное, чтоб от самолета откатили, а там пусть сами мучаются.
Пару небольших, по тонне, ящиков в начале самолета решили схватить погрузчиком через переднюю рампу. И опять смех: электрокар не смог заехать на рампу. Дождь прошел — колеса мокрые, а резина лысая. Несмотря на все усилия шофера, беспрестанно жавшего на газ, электрокар, пританцовывая на лохматой фанере, обреченно соскальзывал. Мы расселись по лавкам в ожидании минуты, когда этот цирк прекратится. Но тот внезапно чуть не обернулся драмой. Погрузчик, в очередной раз повизжав шинами, сдал задом метров на пятьдесят. Леха насторожился. Шофер вдавил газ до пола. Леха успел схватить сучковатую доску и кинулся наперерез. Тормоза погрузчика сработали за метр до столкновения. Шофер с диким воплем бросился на Леху. Тот замахнулся доской:
— Изувечу! — его крик эхом прокатился по аэродрому.
Начальники в погонах заволновались. Пришлось им объяснить, что этот крендель за рулем, с разгона заехав внутрь, мало того, что передавил бы нас всех к чертям собачьим и искорежил самолет изнутри, но еще пропорол бы своими щупальцами ценный груз, испортив его навсегда. Последний аргумент произвел на золотопогонников решающее впечатление. Гортанно отматерив нерадивого водилу, они опять куда-то исчезли всей толпой. Чудно, вроде их много, а как один человек.
И вновь ожидание. Стасик с тазами ходит. Мухин катает Витька на платформе. Тот разделся до пояса — духота неимоверная. Гарик складывает швартовочные цепи. Валера поёт.
Вернулись начальники. Пригнали новый кар. Сгрузили легкие ящики. Потом Леха открыл заднюю рампу, начали краном разгружать остальной груз. Суетливо, медленно. Мухин возмущался:
— Давай быстрей! А то всех тёток в городе разберут..
Слава богу, закончили.
Народ побежал мыться, одеваться. Юрик задумчиво теребил форменную рубашку:
— А может, ну его? Оденемся полегче, жара-то какая..
Причиной его раздумий служила жесткая рекомендация командира: пересекать границу только в форме. В некоторых странах, особенно арабских, это обязательное требование местных властей. Раз не в форме — ты не летчик, иди обратно. В большинстве остальных власти смотрят на твой внешний вид сквозь пальцы. Главное, чтобы лицо в паспорте совпадало с предъявляемым вживую. Так что рекомендация эта имела скорее дисциплинарный оттенок и выполнялась в меру аккуратно. Но между нами, бортоператорами, и остальными летчиками имелась существенная разница. Летчики не участвуют в грузовых работах. Аэродромная грязь не липнет толстым слоем на их потных телах. Пряный запах рабочих кроссовок не преследует их в самолете. Им не нужно вычищать волосы от щепок и пыли. Их рубашки одеваются на чистое тело и пахнут мятой. А наши давно пожелтели под мышками и на воротнике. А как иначе — в самолете толком-то не помыться, так только, лицо-руки сполоснуть хозяйственным мылом. Лётный пролетариат..
В общем, решили мы одеться поудобней. Накинули футболки с шортами, обулись в дырявые шлепанцы. Красота! Технари с завистью глядели на нас, поскольку мода на их внешний вид находилась под плотной юрисдикцией Шевьёва. Тот поправил перед зеркалом галстук, отряхнул погоны и скомандовал:
— Пошли в автобус!
Сроду так долго не ехали до гостиницы. Полтора часа! Зато на город посмотрели. Окутанный серо-желтой дымкой, с кривыми домами и грязью на улицах, он произвел невеселое впечатление. Мухин старательно разглядывал особей женского пола, попадавшихся нам по пути, и мрачнел с каждой минутой.
— И это столица мирового секс-туризма? — риторически вопрошал он соседа Женька. — Ни одного чистого лица! Фигуры врастопырку!
— Трезвые мы, вот и гнушаемся, — заметил Витек.
— В борделях попрятались, — добавил Стасик, — СПИД в крови копят. Ты, Серега, — обратился он к Мухину, — резинками-то запасся?
— Не беспокойся, давно прикуплено..
— Еще в Карачи! — со смехом уточнил Валера.
Женёк строго предупреждал соседа:
— В номер не приводить — убью. Шляйся на стороне.
Пока Джордж оформлял паспорта в гостинице, я разглядывал холл. Все-таки «Шератон», не общага какая немецкая. Похожий на сытого узбека швейцар сторожит массивные входные двери красного дерева. По углам цветут пальмы. Резные колонны с аквариумами внутри переходят в высокие арки, подпирающие разрисованный в восточном стиле потолок. Холл был почти пуст, возле стойки топтались два европейца, обсуждавших что-то с портье. Из обрывков разговора я понял, что они чего-то ждут, заказанного ранее через рум-сервис. Тут с улицы вошла эффектная девушка в национальном костюме. Портье ей крикнул пару слов, она подошла. Европейцы утвердительно закивали, вытащили деньги, отдали портье. Тот начал оформлять квитанцию через компьютер. Красотка стрельнула глазами по сторонам. Я поймал ее взгляд, улыбнулся. В ответ она тоже улыбнулась и показала рукой в сторону портье. Я отрицательно помотал головой, красотка огорченно вздохнула и отвернулась.
Вся эта пантомима проходила на глазах Мухина и остальной публики.
— Ты ее знаешь? — недоуменно спросил Серега.
— Нет. Но, думаю, вон те двое в ближайшие пару часов ее хорошо узнают.
— Как это?
— Очень просто. Позвонили по телефону в ресепшен, осуществили приемку товара, заплатили. Теперь станут пользоваться.
Мухин аж взвился:
— Женёк, тут это дело как чай можно заказать! Прямо в номер!
— Убью, — последовал короткий ответ.
— Ты не обольщайся, — на правах знатока встрял в разговор Стасик, — по статистике, здесь двадцать пять процентов транссексуалов. Твоему удивлению не будет предела. Да и деньги, наверно, приличные за такой сервис берут.
Мухин приуныл:
— А на вид — просто конфетка.. Надо проверять..
Получили ключи, разошлись по номерам. Нам с Юриком опять однокоешный достался. С балдахином и виньетками на спинке огромной кровати. Юрик махнул рукой:
— Ну их, поместимся. Надо о еде подумать.
Из окна четырнадцатого этажа открывался замечательный вид на город. В спускавшихся сумерках тлели огни реклам. По широкой, жирной от грязи реке, рядом с которой Темза показалась бы альпийским ручьем, тарахтели плоские лодочки. Влажный, душный, насыщенный сотнями запахов воздух густел за стеклом.
Мы вышли на улицу. Прямо возле подъезда по тротуарам гуляли просто девушки, пары девушек и девушки непонятного пола. Пройдут метров двадцать в одну сторону, потом повернутся — и обратно. Нас увидели — сразу море улыбок, глазками подмигивают, гладят себя холеными ладонями по груди и обтянутым короткими юбочками задницам.
— Мухину расскажем..
Стеклянное здание супермаркета располагалось в ста метрах от отеля. Поменяли деньги, карманы распухли от местных фантиков. Первым делом взяли спиртное, потом хлеба. Возле прилавков с нарезками не задержались:
— Подозрительно, то ли собачатина, то ли кузнечики.
Сыр, консервы из тунца, минералка. Вроде всё.
В номере слегка подкрепились, запили пивком, налили по стопочке, вздрогнули. Средней тяжести усталость налила веки свинцом.
— Ну чего, — говорит Юрик, — еще по одной и лампочку задуем?
— Чего? — не понял я.
— У меня крестный санитаром в психушке работал. Психи к вечеру расшалятся — уложить невозможно. Так он руку на выключатель, командует: «Задуть лампочку!». Те дуют, он свет и выключает. Психи, удовлетворенные результатом, дружно идут спать. Задуем?
Тут дверь распахнулась и в номер ворвался Мухин:
— Пошли водку пить!
— А мы чем занимаемся?
— Вы не за то пьете! У Валерки сын родился!
В просторном двухместном номере, который Валера делил с Витьком, полным ходом шло празднование знаменательного события. Счастливый отец сиял, развалившись в кресле. К нему беспрестанно подходили коллеги и чокались. Летчиков видно не было. Стол заставлен закуской, пустые бутылки громоздились в углу. Нам поднесли штрафные, мы обнялись с Валерой, выпили.
— А где летуны? — спросил Юрик.
— Спят по комнатам, отдыхают после рейса, — отвечал Леха. — А и так хорошо.
Валера рассказывал:
— Неделю назад родился, жена уже дома. Хорошо, что из Карачи не позвонил, а то что бы делали?
— Страшно подумать, — поддакнул Витек и поднял стакан: — Так, за здоровье матери будущего авиатора! Пьем до дна! Трофимыч, закусывай давай..
Курящие курили одну за другой, от дыма было не продохнуть. Через час выпивка кончилась, возникшая было дилемма «бежать-не бежать» была опрокинута революционным предложением Мухина:
— Айда в кабак!
Пять минут спустя пестро одетая толпа технарей и примкнувших к ним бортоператоров с шумом выходила из лифта на первом этаже. Я спросил у остолбеневшего портье, где тут ресторан. Он молча указал направление и с укором покачал головой. Ничего, привыкай..
В кабаке было пусто. Мы оккупировали столик прямо напротив сцены, по углам которой были раскиданы пухлые звуковые колонки. Самих музыкантов видно не было. Официантка угодливо протянула меню. Мы не стали привередничать и заказали водки под салатик.
— А где музон? — возмутился Мухин.
— Будет после восьми часов.
— А сейчас сколько?
— Пол-седьмого.
— Лабухи..
И еще попраздновали, и еще заказали. Голова кружилась, в ушах звенело. Окружающие виделись одним большим цветным пятном. Спонтанно возникший хор затянул песню:
— А не спеши ты нас хоронить, а у нас еще здесь дела..
Валера, привстав, качнулся и уронил стул. Оглянулся, поднимать не стал, а взамен предложил:
— Что мы все акапелло да акапелло.. Вон ведь инструменты..
С этими словами он, шатаясь, поднялся на сцену. За ним зачем-то поперся и я. Валера взял гитару и воткнул в усилитель. Покрутил ручки, настроил звук. Я щелкал по микрофону:
— Рас-с, рас-с..
Валера придвинул микрофон и запел «Вальс-бостон», в паузах объясняя:
— Душа наружу рвется.. Как часто вижу я сон, тот удивительный сон.. — и слезы стояли в его глазах.
К нам поднялся блондинистый мужик, явно не местный, но, судя по уверенному поведению, один из работников гостиницы. Вежливо попросил вернуться в зал, ведь недолго терпеть осталось, вот-вот музыканты подойдут. Валера, раскатисто икая, возражал:
— Чего он тут.. У меня сын родился..
Братва за столиком протестующе зашумела, громче всех Мухин:
— Гони его! Не хотим китайцев слушать, пусть Валера поет!
Насилу нас уговорили сойти со сцены. Водка опять кончилась, а уходить не хотелось. Только-только разошлись..
К нам подошел блондин:
— Насколько я понял, уважаемые постояльцы нашего замечательного отеля что-то празднуют?
Уже изрядно бухой Стасик вскипел:
— Что, снова недовольны? Им все буржуев подавай, а простого россиянина дискриминируют?! Блядей пускают, а нас — вон?!
— Успокойся, — я едва ворочал языком, — дай человеку сказать.
— Так вот, — продолжал блондин, — у меня, главного метрдотеля ресторана, к вам есть предложение. Мы накрыли вам столик, вон там, — он показал в дальний угол зала, — но с одним условием — не будете шуметь. Или покиньте ресторан.
Я перевел. Братва сдержанно согласилась с предложением. Растолкали заснувших, перебазировались на новое место. А вот и музыканты вышли, спокойно разговаривать из-за громких звуков аппаратуры стало совсем невозможно. Водки блондин выставил немеряно, даже выносливый Витек два раза падал со стула. Не помню, сколько прошло времени, но мы с Юриком и Валерой вдруг очутились в лифте. В руках Валеры блестела початая бутылка и пара стаканов.
— Куда это мы едем? — спросил я, на мгновение придя в себя.
— Джорджа поздравлять, — ответил Юрик после задумчивой паузы.
— С чем?!
— С валериным сыном. Ты ж сам предложил?
Мы долго барабанили в дверь номера. Наконец, показался Джордж. И куда подевалась его спортивная подтянутость? Перед нами стоял немолодой усталый человек в майке и трусах, с невыспанными глазами и взлохмаченной шевелюрой.
Я долго выговаривал английские слова, пока до него не дошла цель нашего визита. Вздохнув, фломастер принял полный стакан из рук Валеры, чокнулся и отпил глоток. Мы возмутились и заставили его выпить стакан до дна. Очень у Джорджа после этого был вид печальный..
Потом я вяло предложил отдохнуть, на что Юрик возмутился:
— Мы что, спать сюда приехали?
Следующий стоп-кадр моей памяти запечатлел нас с Юриком, покупающих какие-то полотенца у торговки на улице рядом с отелем. Тут же стоят Мухин, Стасик и Витек. Мухин хватает проходящих женщин за руки, но сказать ничего не может. Публика у подъезда с тревогой наблюдает за происходящим. Ко входу подруливает шикарный мерседес. Стасик, поддерживаемый мускулистой рукой Витька, вдруг вырывается из его объятий, и, опередив швейцара, распахивает заднюю дверь автомобиля. Оттуда выглядывает пожилая американка. Стасик кричит ей в лицо:
— Хау мач?!
Американка испуганно прячется внутрь салона. Витек набрасывается на Стасика, Мухин хватает его с другой стороны, и вся троица растворяется в мутном свете неоновых фонарей..
Вот мы в булочной, берем хлеб. Вокруг гогочут какие-то рослые бабы, мы бежим от них по улице..
Четыре часа утра. Гостиничный бар. Юрик сидит напротив меня, пьет пиво. Нас обслуживают две кукольные официантки в цветастых кимоно, обе почему-то на коленях. Весь стол усеян местными деньгами, на полу их тоже немало..
Семь часов. Приняв ледяной душ, так и не поспав, мы ползем с Юриком в автобус. Садимся подальше от Котова, который подозрительно долго смотрел нам вслед. На редкость радушный Джордж объясняет наш дальнейший график работы, куда летим. Из его слов я понял только название города:
— Дака?
— Да, да, Дака, — я не могу уловить ударение.
— Дакар, что ли? — переспрашивает Юрик. — Сенегал, это ж через всю планету лететь. Странно, чего можно из Африки везти. Негров?
Сидящий впереди Глыба поясняет:
— Дакка, Бангладеш. Чемпион азиатских помоек. Сто тонн мануфактуры. Трусы, рубахи.. Не забудьте про сетки.
Какие сетки? Какая Дакка? Где я, что я?
Вот и аэропорт. Легкая заминка, народ разбрелся по ларькам. Валера, как истинный механик, приценивается к гладкому деревянному слонику в витрине. Мухин, дымя перегаром, крутит шашни с продавщицей. Я оставил свою сумку у колонны, примкнул к Валере. Повертел в руках статуэтки, а ну их.. Вернулся — сумки нет. А в ней, в кармане джинс, портмоне со всей биографией и деньгами. О, господи.. Не помня себя от отчаяния, пошел бродить по залу. Ура, нашел! Оказывается, колонны перепутал.. Подошел Котов, внимательно поглядел на прикорнувшего у стенки Юрика, показал ему кулак:
— Нам через три часа грузиться!
— Какие вопросы, Володь, — мямлит Юрик, — не подведем.
Едва шасси оторвались от бетона, как вся техбригада дружно упала в постели. Лететь два часа..
Боже, дай мне силы.. Лязгнули крепежные замки, пустая кабина пошла вверх, передняя рампа, чуть скрипнув, поклонилась земле. Жаркий восточный воздух мягкой стеной двинулся внутрь самолета. Котов, заняв сигарету, дает инструктаж:
— Руками к ним не прикасаться! Тут много учившихся в Союзе, приставать с братаниями начнут — демонстрируйте выдержку. Холера и тиф — самые ерундовые болезни из всех, которые здесь можно подцепить. Упаси бог есть местную пищу! Сразу на кладбище..
Цветастый автобус вместил в себя экипаж и отбыл в гостиницу.
Мы пошли смотреть груз. Десятки телег, упакованные мелкими картонными коробками вроде обувных, окружали самолет. Грузчики, человек пятьдесят, как на подбор, низкорослые и тощие, одетые в грязные рубахи и дырявые штаны, смиренно ждали указаний от старшего товарища. Вот на кого стоило посмотреть! Высокий, с правильными чертами лица, черные как смоль длинные волосы вьются до плеч, в разрезе шелковой рубашки сверкает огромный золотой медальон, на запястьях толстенные, в палец толщиной, цепи, тоже золотые, тонкие породистые пальцы в блестящих перстнях. Ни дать ни взять — цыганский барон! Медленно, с достоинством, он подошел к нам:
— Есть вопросы?
— Сколько тонн?
— Сто. Пятьдесят телег. Считать будете?
— Нет. Давай бумаги.
Юрик отозвал меня в сторонку:
— Грузим по очереди.
— Как это?
— Делимся пополам, шесть и шесть. Полсамолета ты грузишь, пол — я. А то помрём.. Сначала работаешь ты. Пускай коробки ставят до потолка, начиная с конца. И аккуратно, чтоб не развалилось, потом ремнями стянем. Все, я пошел спать.
— А сетки? Глыба же говорил..
— Пустое, — Юрик напоследок охнул и поднялся наверх.
Мне достались помощники те еще. Стасик сразу залез в двигатель, Трофимыч с Леней присосались к бутылкам с минералкой, заводской двигателист курил в углу. Один только Гарик как-то пытался имитировать работу.
Грузчики начали складывать коробки, сначала лесенкой, потом наверх. Уже на пятом ряду неестественность висящей в воздухе без всяких подпорок хлипкой конструкции дала о себе знать — коробки стали падать. Грузчики втискивали их обратно, конструкция шаталась, коробки опять падали. Часа через три все это представляло собой бесформенное месиво сплошного картона и тряпок. Я из любопытства поглядел на товарные бирки и удивился: согласно им, все эти рубашки, кофточки и прочий трикотаж был сделан в Голландии, Германии и остальных европах. И цены уже проставлены! Оказывается, не только у нас торгаши народ дурят..
Юрик спустился для проверки процесса. Схватился за голову:
— Мать честная, это что за бардак?! Я же говорил — аккуратно ставить!
— Тут как ни ставь, — отвечал я с обидой, — все равно упадет.
— Давай сетки натягивать! Ё-моё..
Сетки получилось натянуть только с боков, сзади бардак так и остался. Больше того, чем плотнее паковался груз в середине, тем хуже становилось в конце. Люди буквально плавали в шмотках и остатках картона. Добраться до лестницы в нашу кабину было практически невозможно. Вдобавок, пошел дождь как из ведра. Груз на телегах постепенно размокал, гладко ставить коробки уже совсем не получалось.
Я спросил у барона, когда ливень кончится. Тот бросил взгляд на небо и коротко ответил:
— Через три месяца.
Тропики..
Принесли еду для грузчиков, полные корзины хлеба и бананов. Мы попросили себе отдельную пищу. Барон хмыкнул, вытащил радиотелефон, что-то в него прошамкал, потом успокоил нас:
— Из гостиницы привезут.
— А почему ваши люди не едят то, что привезли?
— Помолятся, поедят, — ответил он, аппетитно надкусывая банан.
— А ты что, помолился уже?
— Я — другое дело. Я — огнепоклонник. Ем когда хочу.
Через некоторое время грузчики, поев, начали безобразничать. Висеть на сетках, кидаться коробками. Я попытался урезонить их словами, но они не слушались. Тогда Леха взял длинную палку и принялся гонять непослушных острым ее концом. Барон одобрительно заметил:
— Так их, совсем распустились.
Рядом с нам грузились еще два «Руслана», киевских. Юрик предложил пройтись к ним, познакомиться, поболтать, и вообще — надоело все эти дерганья, магазины, попойки, от Мухина уже в глазах рябит. Хочется чего-то камерного. Я был полностью с ним согласен. Кроме вышеперечисленных напастей, мой организм в последние дни был измучен невыносимой изжогой и болями в районе желудка. Что, как я подозревал, являлось следствием хронического недосыпа.
— Сколько мы уже не спим? — спрашивал я Юрика и сам же отвечал: — Третьи сутки.
— Да уж, идем на рекорд.
— Мы отсюда куда летим?
— Через Карачи в Амстердам. Потом на форму домой, в Ульяновск.
— Куда?!
— Успокойся, нас в Москве выкинут. В Ульяновск техники полетят.
Подошли к киевлянам. Идентичные нашим оборванцы грузили идентичные коробки. Разговорились с хохлами. Тоже измучены, тоже невыспаны. Предложили по стаканчику, меня чуть не стошнило на рампу. Кстати, о рампе. Прямо посередине металлического листа у них зияли две круглые дырищи с зазубренными краями. Как выяснилось, получили они эти пробоины там же, где и мы — на Карибах. Подозреваю, что их автором был тот же негр-водила. Правда, в отличие от Лехи, киевляне нисколько не были этим раздосадованы, клепать они ничего не собирались.
— А как же требования к исправности матчасти? — удивился Юрик.
— Все эти требования мы, киевское КБ Антонова то есть, и диктуем. Вот издадим бюллютень по всем компаниям — вам самим придется похожие дырки в рампах ковырять.
Походили, вернулись к своим. Самолет загружен едва наполовину, местные разгильдяи не работают, только дурью маются. Джордж ругается с бароном, тот шпыняет своих, а те плюют в потолок. Такое впечатление, что платой за их работу являлась периодически приносимая в корзинах еда, и логичная мысль, что чем дольше работаешь, тем чаще тебя кормят, пустила в головах грузчиков крепкие корни. Некоторые, разбившись по парам, обнимались в пыли. Юрик по-хозяйски дал им пару пенделей и предложил мне чутка вздремнуть наверху, а он присмотрит за процессом.
В кабине Мухин колдовал над котлом. Я пошкрябал горбушкой по полупустым банкам от тушенки и запил горячим чаем. Желудочные колики на время прекратились. Шатаясь, пробрался к кровати и, как был в мокрой и грязной одежде, — рухнул в постель. Закрыл глаза. Ну, думаю, сейчас отрублюсь. Куда там.. В перевозбужденном от многодневного бдения мозгу крутился, не переставая, какой-то бредовый, бессмысленный фильм. Котов поет со сцены.. Над огнепоклонником развевается красный флаг.. Очечники на Бейкер-стрит.. Трофимыч кимоно меряет.. Витек..
Внезапно проснувшись, я посмотрел на часы. Спал ровно двадцать минут, как Штирлиц. Усталость не то чтобы исчезла, но надежно спряталась внутри организма. Голова ясная, свежая. Сил полно. Аппетит — быка съем. Общую радостную картину пробуждения не давал завершить кислый запах взапревшей по местному климату рабочей майки. Нет в жизни совершенства.
В кабине уже вовсю орудовал Стасик. Невзирая на протестный электорат в лице Мухина и Витька, Стасик углубился в котел, крепко зажав в руке небольшой половник. Куски мяса вперемешку с недоваренной капустой бесследно исчезали в недрах его рта. Насытившись, Стасик сел на лавку и открыл книжку. Я подсмотрел заглавие:
— Ты всё никак Стругацких не дочитаешь?
— Я не читаю, я перечитываю.
— Сколько можно? Ведь не Достоевский же, поди, или Бродский. Описание потусторонней реальности. Прочитал и забыл.
— Вот-вот, — вторил мне Витек, — я тоже полистал — какие-то мертвяки, бабы голые купаются. Кефир пьют..
— Тебе «Незнайку» в самый раз изучать, — отвечал ему Стасик, — много интересного почерпнешь. Шли бы вы спать.
— Я попробовал, — говорю, — полчаса только получилось.
— Плохо пробовал. Как учит буддизм, всякое дело надо выполнять добросовестно и до конца. Если спишь — спи, если сидишь — сиди, если ешь — так на полную катушку.
— Буддист, — встрял Серега Мухин, — ты лучше поведай, что там с движком нашим. Доедет колесо до Амстердама?
— Не ручаюсь. Есть мнение, — Стасик махнул рукой в сторону кабины летчиков, — после дозаправки и отдыха в Карачах летим в Ульяновск. Сразу на форму. Там и движок рихтанем.
— А груз куда?!
— Никуда. Таможня опломбирует. Три дня формы — и в Амстердам. Разгружаемся — и еще двести часов бомбим не вынимая. Вопрос практически решен.
Вот это перспектива.. Деньги, конечно, лишними не бывают, но еще полтора-два месяца жизни в этой подводной лодке прямой дорогой приведут меня в желтый дом. От неожиданного известия даже аппетит пропал.
Над полом показалась голова Юрика.
— Отдохнул? Вперед, твоя вахта.
— Ты слышал новости, насчет маршрута?
— Ну да. Что, обрадовался? Небось, в Карачи портмоне новое уже собрался покупать, поширше? Возьми рифленый карандашик и закатай губу обратно.
— Не понял..
— В Ульяновске пересменка будет. Часть летчиков меняется, у кого ВЛЭК подпирает. Под это дело и тебя подменим, у нас операторов много, летать все хотят. А ты уже ввелся в строй, четыре погрузки есть. Следующих вводить надо.
В душе у меня неожиданно шевельнулся росток недовольства. Только, понимаешь, разлетался, во вкус вошел.. Борьба двух моих ипостасей — лихого бортоператора-рвача и уставшего до смерти интеллигента — длилась недолго. Победил задумчивый интеллигент.
— Вот и прекрасно, — говорю, — на первый раз хватит.
— Иди, грузи. Там еще на сутки работы.
Тридцать часов. Ровно столько продолжалась погрузка. Поспать толком так и не удалось. Чтобы не умереть от голода, пришлось периодически хлебать мухинские щи, поскольку еда, привезенная по приказу барона из гостиницы, оказалась небольшой корзинкой с фруктами. Да и те Стасик умял.
Затянув последней сеткой расползающийся груз, мы приготовились к отъезду в гостиницу. Не тут-то было! Джордж внезапно заявил, что отдых в мягких постелях нам не светит. И что вылет через три часа. Можно, конечно, съездить помыться, есть желающие? Желающих натянуть на потное, грязное тело белую рубашку и трястись неизвестно сколько в автобусе по загаженным улицам ради легкого душа не нашлось. Братва предпочла выпить-закусить да и полежать слегонца. На что Джордж, горестно вздохнув, посетовал:
— Одному мне автобус не дадут. Опять чумазый останусь..
И снова Карачи. Тот же отель, те же номера. Даже нищие у входа — те же. Экипаж с большим удовольствием помылся и поел. Леха собрался организовать еще одно путешествие по магазинам, на что я отреагировал бурными возражениями, запер дверь в номер и нырнул под подушку. Юрик симметрично расположился на соседней кровати.
— Задуть лампочку!
Вот оно, счастье..
Едва не утонув навсегда в пучине долгожданного безмятежного сна, мы выкарабкались на сушу кипящей реальности ближе к ночи. Далекий муэдзин громко благословлял правоверных на отдых после трудового дня. У нас же, как обычно, все шиворот-навыворот.
Юрик с видимым наслаждением покурил, вышел на балкон, оглядел город. С соседнего балкона его окликнул голос Гарика:
— Нам во сколько на самолет?
— А хрен его знает.. Позовут.
Точное время в командировке давать обычно никто не решается, во избежание ошибок, потому что в уме у каждого всегда крутятся стрелки трех циферблатов: московского, местного и по Гринвичу. Скажешь одно — подумают другое.
Юрик сел напротив меня:
— Ну что, как настроение? Не жалко уезжать?
— Не жалко. Вымотался я порядочно. На первый раз хватит.
— Второго раза теперь долго ждать. Если не начнем летать как следует — полгода. Ладно.. Для начала ты неплохо оттрубил. Хотя есть над чем поработать.. Котов про тебя вроде ничего плохого не говорил. Остальные тоже довольны. Все равно вы все с нами, инструкторами, летать будете. Не пропадете.
Зазвенел телефон. На вылет — шагом марш..
В Ульяновске небо без звезд. Свинцовые облака слиплись по краям горизонта с грязным бетоном заводского аэродрома, сдавили пространство так, что дышать тяжело. Громыхая пустым салоном, подъехал зашарпаный автобус с погранцами и таможенником. Так приятно слышать родную речь от незнакомого человека.. После проверки паспортов таможенник, до того стоявший в сторонке, сделал умное лицо и скомандовал всему экипажу загружаться в автобус и ехать на досмотр. Личные вещи оставить в салоне, их прямо там и оприходуют, вместе с грузом. Котов попытался подискутировать, мол, мы же свои люди, чего дурочку валять, если б хотели — любую контрабанду спрятали бы так, что вовек не найти. На что упрямый таможенник пригрозил позвать подмогу в лице наряда милиции. Делать нечего, начали собираться..
Тут приблизился перонный жигуленок, из него вылез небритый заводчанин в униформе, а за ним пилот Вован.
— Ты здесь откуда? — удивился Котов.
— Так меняться же решили!
— Блин, запамятовал совсем.. Вы где стоите?
— Вон там, с другой от вас стороны. Яшка маленькая. Только быстрее надо.
— Так! — скомандовал Котов. — Меняющиеся берут вещи на таможню с собой! Оттуда — сразу в Москву, на дембель.
Дембеля заволновалась:
— Рук не хватит! По десять мест багажа у каждого! Имейте совесть!
Я тоже, честно говоря, не представлял, как буду с тремя сумками и коробкой, набитой камнями, перемещаться пешком в пространстве.
— Хорошо! — смилостивился Котов. — Барахольщикам — вещи оставьте, потом вернетесь — и бегом на самолет в Москву! Ждать не будут!
Уф! Еле дотащил..
У трапа притулившегося рядом ЯК-40 меня встречал Альжан, старый школьный друг:
— Вот он, красавец! Ну как, понравилось летчиком быть?
В салоне никого, кроме нас, пятерых дембелей, не наблюдалось. Раскидав сумки, мы дружно распластались на откинутых креслах. Самолет застучал по бетонным швам, потом неожиданно легко вспорхнул, разрезая облачную пелену, — и вот оно, настоящее небо, которое так трудно разглядеть из мутного окошка «Руслана», а здесь оно во всю ширь, синее до черноты, в гирляндах колючих звезд. Равнина облаков стелется внизу косматым серым морем. Встречно-боковой ветер качает легкую яшку, самолет летит короткими галсами, как муха, то влево, то вправо, а то и вниз провалится. Отвык я от таких полетов..
Через час вынырнули из облачного фронта. Знакомая иллюминация московских пригородов, разноцветная и беспорядочная, сменилась строгой дорожкой посадочных огней. Ниже, ниже.. Колеса шасси нащупали твердь бетона, замелькали кусты и деревья. Самолет вырулил на стоянку. Вдалеке светится здание аэропорта, мигает огромными стеклянными зрачками окон, за которыми стоят печальные пассажиры и смотрят сквозь нас, сквозь самолеты, сквозь небо..